Хотела сделать как лучше - сделала мужика старого.

@темы: арт, мое

---

Стрела застряла в мягких тканях

К такому мама меня не готовила (ц)

Сериал Стрела - петля бесконечной задумчивости, которую одевают на шею только сильные духом. 8 серия, 2 сезон. Аритмия наступает.

Про Бартоломея
Барри, конечно, прекрасен.
Ты говоришь ему: "Kiddo, go home".
Он тебе: "Я не хочу домой. Я хочу быть неуверенным и уязвимым!"

Ты: "Учителя переживают. Садись на поезд и езжай в чертов Далтон".
Барри: "Я уже поразил всех, определив, что нападавший был один, ПО СЛЕДАМ БОТИНКОВ. Даже их следователь был не так крут как я".

Ты: "Дорогой, ты вываливаешься из пальто для взрослых".
Барри: "Но я могу танцевать с девочками!"

на самом деле нет

Джексон Уиттмор щелкает всех на новую Нокию. Трижды. Почти ничего не говорит. Уходит.
***
Барри хочется называть только Бартоломеем. Это как союз слов Соломон и Помпея. Чего-то очень древнего, сокрытого и с твердым прессом. Бартоломей. Бартоломей. Понимаете, да? ЧЕРТОВ КИНК НА ИМЕНА

Про Фелисити
На фоне всего деревянного леса Фелисити выглядит богиней. Пожалуй, я бы посмотрела сериал о приключениях девочки-в-очках в отрыве от Олли и флэшбеков, которые тянутся второй сезон. Откровенно говоря, непонятно, почему эта знойная женщина, не обделенная практической смекалкой (главный актив любого героя любого сериала, ящитаю), ведет себя как бэкграундный нерд.

Про Олли
Никакой эмоциональной связи. С ним и всем его семейством. И главным злодеем, угрожающим семейству. Как будто этих людей растили в одном бункере, где запрещали выражать свои эмоции, говорить об эмоциях и производить эмоции вообще. НЕ ОЧЕНЬ-ТО ПОЛЕЗНАЯ ОСОБЕННОСТЬ.

Про Джексона Уиттмора
Реально за всю серию дважды поговорил по телефону и пропал.

Про расследование
Злобных антагонистов вычислили по сахару. Вот поэтому и опасно есть шоколад, да?

Про мораль
В следующий раз закрою глаза и буду думать об Англии Барри.

@темы: freaks and geeks, Grant Gustin, выплюнь бяку, Arrow, какой-то ад, Капитан Котенька, разбор полетов

---

Красная с бантом

Не знаю, как у него получаются такие мелодии. На обложке еще коробка с бантом. Полный набор всей этой кошмарной любви.

Прослушать или скачать The Rocket Summer Elf Creep бесплатно на Простоплеер

@темы: мамина радость, Мыши-рокеры с Марса, ушами, кусочек любви, The Rocket Summer, Иконы. Недорого.

---

Hemlock Grove FB 2013

Если капкейки не съедать теплыми и ароматными, они дурнеют. Божок капкейков проклинает вас, и следующие семь жизней вы вынуждены провести в теле черепахи. Что, естественно, чертовски долго. Стало быть.

Еще хочется признаться, что команда Хемлока была замечательной, чего стоят отдельные его представители. Дарят роботов, поят чаем, делятся пироженками. Радость Граблей, возведенная в квадрат. Кто не придет на летнюю, будет расстрелян из картофельного пистолета.

Название: Воскресный папочка
Автор: тетушка Гарик
Бета: Чебунетка
Размер: мини, 2 239 слов
Персонажи: Питер Руманчек, Роман Годфри, Лета Годфри
Категория: слэш
Жанр: повседневность
Рейтинг: PG-13
Саммари: папы бывают разные


Временами Роман жалел, что так поспешно расстался с матерью. Крошечная Лета не затыкалась, и он больше не мог выносить ее безутешного плача. Казалось, водянистые неразумные глазки Леты запомнили, как передавалась власть в семействе Годфри, а ушные раковины улавливали эхо бульканья из горла двоюродной бабки.

Вырванный язык Оливии был закатан в банку с формальдегидом (потому что долгожданные трофеи нуждаются сохранении и памяти), но все же Роман никогда не стал бы показывать дочери это черное и застывшее, даже чтобы успокоить. А она не знала покоя. Уход Оливии не мешал маленькой Лете бояться всего и вся.

Таким оказалось первое поколение, не заставшее снежную королеву на троне Хэмлок Гроув.

Чтобы как-то развлечь дочь, Роман повесил над манежем украшение, составленное из цыганских побрякушек. Девочка частенько тянула к ним пухлые пальцы и тут же одергивала. Романа эта манера поражала до глубины души. Было нечто остроумное в том, что десятимесячная реплика человека действует осмотрительнее двух вполне взрослых людей. Своих родителей, которые не удержались и протянули руки. История окончилась не очень хорошо.

— Шелл, ты бы обожала ее, — Роман застыл над манежем черной глыбой, пока Лета расшвыривала в стороны резиновые игрушки и живо уклонялась от ладони отца, юля волчком. Проорал. — Эй, кто-нибудь! В детской опять сраная авария!

Было непросто следить за младенцем в одиночку. На плечах лежала ответственность за институт Годфри, за психическое состояние Нормана, за чересчур правдивые шепотки среди жителей города. Даже Йоханн требовал определенного рода заботы.

Роман привалился к косяку. Сполз к глухой теплоте ковра, и его колено захлестнула волна темных юбок и белых подъюбников. Няньки и домработница спешили перепеленать злого червяка по имени Лета, а потом накормить искусственными смесями, утереть рот в пузырях, дождаться отрыжки и погладить по спине. Уложить обратно. Отец не должен был вмешиваться в эту часть взросления, но все равно чувствовал себя самым усталым и безнадежным во всем доме. Может, стоит тоже поесть? Глазные капли жгли сетчатку и шептали на тысячи голосов. Роман запутался, нет, почти что двинулся головой от их радикальных предложений. Пока капельный дурман будет и дальше призывать сломать Лете шейку, Роман поостережется слушать их. Он, черт возьми, понял мать, эту бессердечную холодную суку, но на этом – сейчас и впредь – все.

— Ночь впереди,
Смело беги,
Лес не тронет тебя.
Фей посади
В лампу, зажги,
Чтоб волки сбились с пути.

Он механически отбивал такт узконосым ботинком, напевая любимую Летину песенку. На мгновение девочка отняла красное сморщенное лицо от плеча самой опытной, сноровистой няньки и взглянула на Годфри пугающе взрослым взглядом. В нем читалось привычно-тоскливое выражение самого Романа – раскаяние в собственной жизни. Но разве Лета не знала, как он ее любит? Разве ей есть, в чем упрекнуть его, когда он сидит здесь, подле кровати, и следит, чтобы няньки держали ее крошечную задницу в лучших условиях? Разве он похож на Оливию?..

«Просто сломай ей шею», — сказал кто-то в его голове.

«Нет, выброси в окно, а нянек разорви», — предложил второй голос, высокий и визгливый.

«Боже, просто прими капли!» — с обидой воскликнул третий. — «Посмотри, на кого ты стал похож».

«Мы же скучаем», — заявил тучный четвертый голос.

— Ночь впереди,
Смело беги, — тихо уговаривал себя Роман, не переставая играть в гляделки с Летой.

— Мистер Годфри, — позвали главу дома откуда-то сбоку, из-за дубового наличника, не решаясь войти в комнату, — Мистер Прайс ждет вас внизу. Говорит, необходимо вынести окончательное решение по проекту, который-вы-сами-знаете.

— Я слишком стар для всего этого дерьма, — Роман стер красную дорожку под носом. В Лету он смотрелся, как в зеркало, но на данный момент жизненно необходимо было завершить осторожные переговоры с Йоханном. Выложить на стол премиальные в виде нового оборудования или организации еще одного отдела. Роман закрыл глаза и позволил себе побыть в комнате Леты еще немного.

***

— Папа! — восторженно запищала Лета, — Посмотри, кого я привела!

Недавно Лете исполнилось десять, и она умудрялась притаскивать в кабинет отца саму свалку. От почерневших камешков с закрытой территории сталелитейного завода до настоящих бродяг, которые ошивались неподалеку от особняка в надежде на подачки с кухни.

Но сейчас в кабинете оказался тот, кого Годфри внес в длинный список потерянных, пропавших и растерзанных. Между Шелл и Оливией, не доходя до Кристины и пронырливой темноглазой Шассо. Почему же молчала Дестини, на которую Роман так полагался?

— Пит, — сказал Роман.

— Привет, — поздоровался Руманчек и перевел туманный взгляд на босоногую Лету, одетую в выходное платьице.

Длинные волосы Питера были обриты с одного бока так, что открывалось ухо с толстой золотой сережкой. Показывалась часть шеи с щупами татуировки. И эта вкусно пахнущая жилка, отбивающая грубый цыганский ритм синим-синим цветом. Роман сглотнул. Хотелось только одного: пройтись носом по обритой части, вдыхая запах бензина, пыли и сальной кожи. Но только не вспоминать.

— Мне надо закапаться, — Роман вскочил с кресла и метнулся к шкатулке в открытом книжном шкафу. Кажется, Лета лазила за баночкой мармеладок, которую они держали в кабинете, чтобы не спускаться каждый раз на кухню.

Шкатулка была пуста. Перекатывалась одна использованная ампула.

— Дать? — заботливо спросил Питер.

— Позже. Нет. В спальне оставалось.

— Ладно, мы подождем здесь, — согласился Питер и присел на деревянную скамью у стенки, похлопав на соседнее местечко. Лета просияла.

Роман метнулся в северное крыло, словно его гнала стая диких птиц, залетевших в дом через дымоход. По одной капле в каждый глаз. Всего лишь по одной. Это будет последний раз, сам он не справится.

«Не подпускай его к Лете. Ты же Годфри, она твоя дочь».

«Ты мог бы просто трахнуть его, а потом спустить с лестницы».

«Ты можешь спустить его с лестницы прямо сейчас».

Капля попала на роговицу и сделала горячо, колко, тревожно.

«Разуй глаза, тупица».

— Замолчите, все вы!

Вторая капля разогнала дурман первой. Картина полутемной спальни разгладилась, стала такой, как и всегда.

Роман теперь большой мальчик. Теперь он не мог вот так просто встать перед зеркалом, порезать лицо, чтобы отпустило. Он больше не мог спускать пар с помощью девочек под гипнозом, хотя как хотелось. У него была Лета - самое важное.

— Надо вернуться.

Роман усиленно промаргивался.

«Ты такое разочарование», — сказал последний голос. Голос его матери.

Роман порылся в прикроватной тумбочке и надел на средний палец одно из цыганских колечек, которые висели раньше над кроваткой Леты. Поцеловал основание с непонятным орнаментом и вытянул палец вверх, к погашенной люстре.

— Я помню, Оливия, — заявил Годфри-младший и вышел в коридор. Впереди маячила расширяющаяся полосочка света от приоткрытой двери.

— Ты знаешь, где твоя мама? — донесся до него мягкий голос Питера.

— Папа так сильно любил ее, что она умерла, — доверчиво ответила Лета, — Верно?

— Верно, — ответил Роман, показываясь на пороге.

— Ты останешься на ужин? — тут же обратилась к Питеру Лета, буквально зачарованная блеском украшений и его необыкновенным видом. Гувернантка-немка, чудаковатый Йоханн, Норманн и даже Шелл, которая, Лета признавалась, иногда приходила беседовать с ней во сне, меркли перед сегодняшним гостем.

Лета была в восторге, поэтому Роман ответил:

— Ну конечно. Питер, ты же останешься? Нам всегда было, что обсудить.

— Останусь, — твердо ответил Питер.

— Лета, — попросил Роман, — будь леди. Поди в комнату и смени платье к ужину, пожалуйста.

— Одену красное с оборками! — хлопнула в ладоши Лета и истошно заорала, вырвавшись в коридор. — Лотти! Ло-отти!

— У вас много общего, — нахмурился Питер.

— Мы и тебя делить будем, — пообещал Роман, опрокидывая Руманчика на рабочий стол. — Хотя ты все равно приехал ко мне.

— Не будь мудаком, — Питер сжал край столешницы ладонями, раздавшимися с последней встречи. Совсем мужскими, крупными и мозолистыми. — Мне звонила Дестини, ясно?

— Я не встречался с ней в этом месяце. Так в чем дело?

Питер зло улыбнулся.

— Ты забыл у нее ручку, которой выписывал чек. Любимая ручка, всегда носишь с собой, ага?

Роман Годфри знал правила: ничего не оставлять у Дестини. Иначе однажды без твоего согласия, совершенно случайно…

— Она кое-что увидела, Роман. Позвонила мне.

— Что-то с Летой?

— Не могу сказать.

— Не смей вмешиваться, Пит, — пригрозил Роман, проведя по щетине Руманчека ладонью. — Не надо.

— Часто капаешься? — вдруг переменил тему Питер.

— Нет, — соврал Роман.

— Хорошо, — ласково ответил Руманчек.

— Понимаешь, что сейчас будет?

— Да. Лета не зайдет?

— Она никогда не заходит.

И тогда Роман вставил пальцы между крупных клыкастых зубов Питера, раскрыл ему рот. Оттянул нижнюю губу и поцеловал глубоко, медленно и некрасиво, как могут целоваться только опасные хищники.

Он уложил Питера на лопатки, снял с него пропахшую дорогой и забегаловками куртку, рубашку с заботливо вышитым Лидией орнаментом. Огладил шею, грудь и блеклую татуировку на животе. Поцеловал ухо, которое не давало ему покоя. Потерся о короткую-короткую щетину волос на виске, прижимая Питера к себе.

Питер ненадолго затих, закинув ноги ему на бока, прижался в ответ и вздохнул низко и устало, совсем как в школе.

Пока Роман от страха стискивал его лохмы и вдалбливался сильно, жалко и с такой очевидной застарелой обидой, Руманчек молчал, перебирая дрожащими пальцами стопку бумаг. Потом опрокинул баночку чернил, и от этого щека его засияла красным.

Роман вскрикнул от неожиданности. Питер со свалявшимися волосами, голый и облитый красными всполохами напомнил Годфри мертвеца из старых воспоминаний, которого он силился похоронить, да так и не смог.

После следовало бы снова закапаться, но в виде исключения Роман пренебрег своей маленькой традицией.

***

— Помню, когда у нее пошли первые настоящие волосы. Не пушок, а человеческие. Я их расчесывал, Питер, и потихоньку понимал, какое сокровище оставила мне Лета. И что я терял первые месяцы, когда отказывался с ней возиться. Знаешь, я ведь даже лица ее поначалу не видел. Не хотел.

Питер и Роман сидели в саду, глядя, как Лета собирает фиолетовые цветки и готовит из этой отравы чаи для кукол, бросая в каждую чашку мармеладного медведя.

— Кошечка, не ешь цветы! — взвизгнул Роман, роняя изо рта очередную зажженную сигарету.

— Раньше ты был спокойнее, — после кабинета Питер казался расслаблен сверх всякой меры. Кто-то мог предположить, что он и вовсе под кайфом. Что ж, Роману нравилась эта идея.

— Даже не представляешь, насколько она поразительна! — Роман сел на любимого конька.

Он мог болтать о Лете часами. Тем более, теперь, когда вернулся Питер и вернул с собой Романову душу, о которой давно надо было забыть.

— Хотя иногда Лета меня даже пугает, — медленно проговорил Годфри-младший.

— Думаю, ты тоже пугал свою мать, — ответил Питер и, насупленный, поцеловал Романа в краешек губ. — Однажды… Однажды ты сосал девчонку на приеме. В женском туалете. На девчонке было красное белье, вишневое платье и сумочка в виде сердца. Правда смешно? После того, как дело было сделано, она завалилась на бок, и кровь хлестала прямо в унитазное отверстие. Она звала маму. Потом перестала. Ты отдрочил ей на ногу, погладил по голове, извинился и ушел. Вот такая хреновая история.

Роман наконец-то вспомнил, за что все ненавидели этого щенка Питера. Тот был слишком честным и мог испортить весь день подчистую.

— К чему ты рассказываешь, Питер? — сквозь зубы прошипел Роман Годфри.

— К тому, что это видела Лета, — делано беззаботно ответил Питер, — Прошлый месяц. Прием в честь перезапуска сталелитейного завода Годфри. Забыл?

— Лжешь, — окрысился Роман.

— Нет! — засмеялся Руманчек. Так громко, что заинтересованная Лета оторвала взгляд от кукольного чаепития. — Дестини всегда говорит, как есть. Все еще уверен, что воспитываешь из Лету леди? Нет, Роман. Не-ет. Не удивлюсь, если она поедет мозгами к шестнадцати. В какую там школу ты ее отдал?

Роман опал на спинку плетеного стула, словно кто-то в одночасье отнял все его силы. Жажда драла глотку. Хотелось бы ту девчонку в вишневом платье сюда. Может, если сейчас выпить и отдрочить на чье-нибудь бедро, ему бы полегчало.

Но Руманчек вернулся, и это хорошо.

— Питер, ты же спасешь меня? — спросил Роман, — Ты всегда был мне другом.

— Если необходимо, — согласился Питер. — Я сделаю все, что тебе нужно.

— Тогда пойдем в дом, — сухо распорядился Роман. — Хочу спать и закапаться. Только не оставляй Лету, Питер.

— Лета! — повысил голос Руманчек. — Мы идем домой.

***

Следующий день Роман встретил в приподнятом настроении. Он открыл глаза, и никакие голоса не шептали, что ему делать. Экономка не шлепала тяжелыми ногами у его комнаты, выясняя, что же за гость поселился в хозяйской спальне. Не слышались звонки от кредиторов, помощников Йоханна и сбрендившего Нормана, который все порывался свозить Лету на американский футбол. Даже дочь не решилась будить его своим высоким визгливым голосом.

Роман встал с постели, позавтракал, но ни Питер, ни Лета не спешили спускаться.

— Лотти! — позвал Годфри-младший, чувствуя возрастающее внутреннее волнение. Да куда же, черт возьми, все подевались?

Худощавая каланча Лотти возникла за его спиной со своей обыкновенной похоронной гримасой.

— Мистер Годфри, Лета оставила вам письмо, — сказала гувернантка и протянула конверт, украшенный засушенными цветками, сок от которых въелся глубоко в бумагу.

«Папа!» — было написано Летиной аккуратной вязью.

«Я решил забрать девочку с собой», — писала другая рука грубым размашистым почерком. — «Линда вырастит из нее настоящую леди, можешь не сомневаться. Не делай ничего Дестини. Ты же знаешь, она умеет за себя постоять».

«С любовью, Лета и Пит», — дописала Лета и шлепнула наклейку с пандой из почтового набора.

Роман дышал часто и тяжело.

— Мне надо закапаться, — объявил он после паузы и принялся медленно подниматься по витой лестнице.

— Мистер Годфри, а десерт? — расстроено спросила повариха, неся в полотенце тарелочку со сливочным желе.

— Я только что съел, если вы не видели.

Название: Когда приходит волк
Автор: тетушка Гарик
Бета: Дж.
Размер: драббл, 980 слов
Пейринг/Персонажи: Питер Руманчек/Роман Годфри
Категория: слэш
Жанр: романс
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: цыгане не умирают


Мама. Когда я был совсем маленьким, она будила меня рано утром и спрашивала, кто мне сегодня приснился. «Волк или зайчонок?» — сжимала Линда мои плечи через лоскутное одеяло. «Я видел волка!» — уверенно отвечал я, потому что волк в тысячу раз круче какого-то зайца. Мне тогда довелось поймать своего первого косого в самодельные силки и посмотреть, что у него внутри. Ни смелости, ни хитрости я там не нашел – только легкие косточки и немного мяса.

«Волка», — повторяла за мной мама. Я называл его каждый день, хотя снов не видел или, по крайней мере, не запоминал. И она улыбалась, Линда. Улыбалась слегка грустно, как мне сейчас кажется, но с готовностью. Мама знала, что мне предстоит, и была достаточно сильной, чтобы сделать сильным меня. Она внушала окружающим уверенность, тепло и свет, и это было действительно потрясающе.

Не зная, что такое сон, теперь я могу насладиться им по полной.

«Намасте», — говорю я, гладя Романа по волосам. Он поднимает на меня по обыкновению несчастный взгляд и немного веселеет.

«Где ты был, ублюдок?» — игриво шепчет Роман, пока я присаживаюсь на койку, а потом коротко стонет через запекшийся кровью рот. Это я случайно прижался к его сломанным ребрам.

Пока меня не было, Годфри успел крупно во что-то вляпаться.

«Не во что-то», — оживляется после моих слов Годфри, — «Я разгадал проект Уроборос!»

«Да?» — Не хочется портить впечатление от встречи, но мне давно неинтересно, — «Так кто же все-таки убил Лору Палмер?»

Между нами заметное недопонимание.

«Дерьмо-о», — Роман обижено стонет. Ставлю свой золотой зуб: он ждал от меня другой реакции.

«Дерьмо», — тяну я в ответ, потому что отвернул край халата с вышитыми инициалами «Р.Г.», а там вспаханное парное мясо. Как у кролика. И аккуратные стежочки. Несколько плотных слоев марли поверх, но для меня это не помеха.

Годфри был одинок, и его так трясло от хорошей жизни, что он, выходит, снова захотел приключений.

Да мы просто как Винни-Пух и повзрослевший Кристофер Робин! Только Кристофер Робин, конечно же, не будет просить отсосать - он приличный человек, его воспитывал сам папаша Милн, так? Но мне не сложно, честное слово. Похоже, Роман валяется здесь давно, и цветов на прикроватном столике я что-то не вижу.

«Медленнее. Медленнее, кому сказал!» — дергает меня за волосы Годфри. Он правильно понял: момент надо ловить, потому что тот может и не повториться.

Я заглатываю мягкий член в рот, прохожусь языком по нижней части, дожидаясь, когда ток крови расширит венки, и вся эта сморщенная, убитая одиночеством конструкция наконец-то поднимется. У Дестини тесто быстрее вышибало из кастрюли, чем нынче встает хер мистера Годфри. И мое сердце тут же обливается тоской и печалью. Роман настолько запустил себя, что даже хер у него голову повесил. История потянет на драму уездного городка.

«Как делишки, как детишки?» — спрашиваю я, ненадолго отрываясь от пахнущего мылом Романа, и с моих губ тянется пара неаппетитных ниток слюны.

«Можно я обойдусь без истерик?» — интересуется в ответ Роман и закрывает лицо согнутым локтем. Ей-богу, как ребенок. Питера не видят, Питер может продолжать.

Я двигаю головой все чаще и чаще. Романов член заполнил весь мой рот и теперь давит на самое горло, но я стараюсь как могу. Облизываю головку, засасываю мягкую кожу губами, прячу зубы и в кои-то веду себя лучшим образом. А потом Роман начинает часто дышать, срываясь на задушенный хрип, скулит и кончает белесой струйкой спермы.

«Где у тебя тут салфетки?» — спрашиваю я, очищая язык ладонью. Роман горький как полынь, как аспирин, как гнойная рана - вся тупая поэзия к ногам Годфри, лишь бы не брать лишней спермы в рот.

«Ты мог бы…» — предлагает Роман.

«Ага», — соглашаюсь я. — «Просто не хочется».

Мы лежим на койке Романа без движения, он – довольный, я – слегка уставший. Мерно пикает электроника, подсоединенная к венке на его руке. Скрипит капельница. Роман касается моего виска, будто целует, а я просто стараюсь выровнять дыхание. Он ведь до конца не понимает.

«Мне больно оттого, что тебя не было рядом», — говорю я тихо. — «Я истекал кровью, терял зрение, обоняние и разум - тебя не было рядом. Я видел северное сияние, леса, реки, людей и нелюдей, а тебя снова не было рядом. Я все время куда-то шел, боролся, выигрывал и лажал. Убивал, а потом меня убивали. А ты протоптался на месте, пытаясь сохранить проклятый семейный бизнес».

«Ты тоже паршиво выглядишь», — отвечает Роман. У него во рту я замечаю укрупнившиеся желтоватые клыки. Целую Романа в рот, неприятно стукаясь о них своими зубами.

«Малышка Шелли передает привет», — вспоминаю я, освобождаясь от послеоргазменной апатии. — «Сказать ей что-нибудь?»

«А ты не сможешь», — легко отвечает Роман и счастливо жмурится, как от солнышка. — «Ты больше не вернешься».

«Что бы ты еще знал», — огрызаюсь на его очередное высокомерное высказывание.

«Проект Уроборос, Пит», — ласково признается мне на ухо Роман своим самым искусным шепотом. — «Совсем скоро мы тебя вернем. В капсуле уже подошел маленький симпатичный волчок. Твои ресницы, волосы, пальцы кривые на ногах. Не могу дождаться, когда набью на его животе букву «g», потому что я всегда буду помнить».

На лице Романа застыло выражение твердой взрослой восторженности.

«Питер, как же я соскучился», — стонет Роман в мое изрытое шрамами плечо.

Мне очень жаль. Мне жаль, но я отнимаю его мокрое лицо от себя, кладу на засаленную подушку и тихонько сжимаю Романово горло с дергающимся от волнения кадыком. Его взгляд меняется за секунды: из обиженного в разочарованный, растерянный, пустой и, наконец, безмятежный и мягкий.

«Я буду твоим призраком», — обещаю, в последний раз проходясь ладонями по его раскрытой груди. — «Твоим помощником и хранителем. Но никогда не смей будить меня, Годфри, только потому что я прошел весь путь, а ты нет».

Цыгане не умирают. В конце они засыпают, чтобы облегчить живым их самые страшные сны.

«Дерьмо», — улыбается задумчивый Роман, цепляясь за пуговицу моего жилета. Срезаю ее и вкладываю ему в ладонь.


— Время истекло, — Норман поглядывает на часы и делает последние пометки в тетради. — Должен признать, ты сегодня делаешь успехи.

— Просто хорошо выспался, — отвечает Роман и корчит глупую рожу.

— Снилось что-нибудь? — Норман выглядит заинтересованным. Нечасто на терапии племянник вставляет реплики по собственному желанию.

— Снова приходил волк, — Роман с удовольствием улыбается.

А также весьма паршивый арт про баб.

все предупреждены

Кристина, сестры Сворн и половина единственной действительно симпатичной девчонки в сериале.

@темы: текст, ФБ, арт, мое, Ромаша, кусочек любви, Hemlock Grove

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Glee FB 2013

Название: Обнуление
Автор: тетушка Гарик
Бета: Кленовый Лис
Размер: драббл, 783 слова
Пейринг/Персонажи: Джефф Стерлинг, Себастиан Смайт, Соловьи
Категория: пре-слэш
Жанр: бытовуха
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Джефф пробуется на соло в седьмой раз

Так уж получилось, что Джефф улавливает малейшие изменения в лице Себастиана Смайта. Это началось не сегодня и не вчера. Джефф вообще не помнит, было ли время, когда он знал Себастиана, но не наблюдал бы за ним с такой болезненной пристальностью. Он как приколоченный гвоздями, с которых не сойти и не высвободиться.

Постоянное ощущение кровоточения.

Джефф целует маленький золотой крестик - мама подарила на Пасху очень давно, в детстве. Крестик никогда не беспокоит Джеффа, он носит его по привычке, а целует механически, потому что в этот момент слегка взволнован.

Смайт одобрительно кивает и стучит молоточком: можно начинать. Себастиан оговаривался, что пришел на место Уэса через несколько постелей, ртов и рук, но это лишь очередной защитный маневр - ложь.

Ковер в библиотеке бесшумный, или так только кажется, потому что у Джеффа стали ватными ноги? Он выходит в центр свободного пространства, а Соловьи безучастно сидят на подлокотниках диванов, словно на жердочках. Наконец, Лео спохватывается. Щелкает проигрыватель.

Себастиан некрасиво закусывает ноготь, делая предварительную пометку в списке. Грудь Стерлинга наполняется нездешней теплотой: родинка на щеке Смайта забилась ритмом над рваной улыбкой. Значит, волнуются они одинаково.

Слышно, как на поверхности магнитной пленки шуршит время, черно-белое, старое, время блюза. Играет долгое вступление. Джефф выбрал ужасно неподходящую песню, зато ноты выводит старательно, раздувая ноздри и напрягая связки. Смягчает каждую строку личным обращением.

Конечно, Смайт знает. Знает о маленькой зависимости белобрысого прилежного Джеффа, поэтому пялится в упор - лучше бы копался в телефоне или зевал, или запускал йо-йо по кромке стола, как раньше делал Дэвид. Но нет, это серьезная мальчишеская игра, никаких таймаутов, постоянный зрительный контакт. Стерлингу уже страшно, что на последних аккордах кто-нибудь вырвется из спячки, заметит напрягшуюся, возведенную к удару спину Джеффа и тоже обо всем догадается. Например, Лео или Уильям из совета, сидящие по обеим сторонам от председателя. Дли них Стерлинг как на ладони. А еще его лицо, напряженное, красное, измазанное текстом песни, слишком уж женским. Там чепуха про поцелуи и невыполненные обещания. «Люби меня или уходи», - рычит Джефф, стискивая кулаки и ударяя ими воздух в нужном ритме. Соловьи думают, он танцует. Ха. Джефф думает, что расставляет точки над «i». Они со Смайтом, в сущности, никогда не обсуждали все эти зависимости, сердечные раны и безвкусные гвозди в застывающей сукровице. Недавно Джефф вставил в свое ухо сережку, а Себастиан заявил, что брюлики - только для темнокожих парней. И облизнулся, глядя на Захарию. Джефф тогда заперся у себя в комнате, не вышел на тренировку, хотя его долго звали, и Ник бросал в окно камешки. Сейчас Стерлингу кажется, он слышит запах металла.

«Для других любви у меня нет», - заканчивает Стерлинг , чувствуя себя совсем уж паршиво.

– Не знал, что это песня для парней, – осторожно говорит Уильям, откашлявшись.

– Не знал, что после соло Курта Хаммела у нас на повестке дня остались тупые вопросы, – грубит Джефф. В конце концов, Уильям всего лишь новенький. – Так да или нет?

– Полегче, Вилли, – ладонь Смайта опускается на плечо первокурсника, в то время как еще один новичок по имени Хантер выжидательно прикрывает глаза. – Мне, например, очень понравилась песня Джеффа. Джефф, скажи, ты пытался копировать какую-то старую версию?

– Нет, – Стерлингу ясно, что Себастиан несерьезен и вовсю над ним смеется. – Интерпретация моя собственная.

– Личный опыт – это плюс, – одобряет Клэрингтон, открыв один глаз, и принимая все за чистую монету. – Я следующий.

Хантер выбирает незатейливую песенку про свисток. Соловьи быстро оттаивают, начинают хлопать в ладоши и топать начищенными ботинками по островкам паркета. Звук выходит глухим, но громким – то, что надо для совместного номера. А еще минут через пять выносится окончательное решение: Хантер будет исполнять “Свисток” на региональных. Стерлинг и его очередное неподходящее соло в пролете.

– Очень жаль, – говорит Себастиан. Он отхватил второй номер на соревнованиях и закрепляет решение совета судейским молотком.

С Джеффа вдруг сбивает спесь, романтику и грезы про сиреневый луг, словно подсмотренные у девчонки Хаммел. Злость поражения затопляет его целиком, но теперь уж семерка станет его удачным числом. Семь проигрышей - один Себастиан, слишком довольный тем, что стал сегодня вторым. Вторых Джефф ненавидит больше, чем хвостовых, самых последних.

– Знаешь, Смайт, – громко произносит Джефф Стерлинг в несвойственной развязной манере, – воспользуюсь твоим советом и пробьюсь-ка лучше через постель!

Соловьи тихо посмеиваются. Прячут смех в карманах и под кантиками пиджаков. В школьных сумках и своих плотно сжатых ртах. Прячут – значит, смеются не в первый раз. Смайт бледнеет, искоса наблюдая за своим хором. Где он может быть вторым, но всегда главным и незаменимым.

– А знаешь, чья постель это будет? – допытывается Джефф.

Все-таки хорошо, что половина парней разбрелась сразу после объявления солистов. Сказать, что ему неуютно под липовой бравадой – не сказать ничего. А Смайт виноват сам. Если он не принимает песен, то должен получить хотя бы оплеуху.

Будь Джефф проклят, если на последних словах губы Смайта не трогает хитрая тень улыбки. Счетчик побед и поражений с треском обнуляется: в этом Стерлинг уверен совершенно точно.

Название: Черный флаг нашего славного народа
Автор: тетушка Гарик
Бета: alada
Размер: мини, 3 825 слов
Пейринг/Персонажи: Себастиан Смайт/Дэйв Карофски
Категория: слэш
Жанр: сонг-фик, фентези АУ
Рейтинг: R
Краткое содержание: yo ho Sebastian let’s go far away


Прослушать или скачать Cosmo Jarvis Gay Pirates бесплатно на Простоплеер

Эта вода слишком соленая, чтобы пить, но соли в ней недостаточно, чтобы мы не потонули, когда решим кинуться с реи башкой вниз. Или если нас об этом попросят. Я зачерпнул светящуюся пригоршню воды и пропустил между пальцев. Частица злого, изменчивого океана, под которым ходят все – от богачей до оборванцев. Океан безмолвствовал: набирался сил, питаясь старыми душами. Их отблески играли на моих щеках. Неприятно били по сетчатке.

— Очки надень, бестолочь, — предложил мне кто-то сверху. Мужчина, застегнутый на все пуговицы, будто сейчас не середина ночи, а наш дредноут не сбавил скорость до минимальной – можно не следить за ветром и нагрузкой моторов. Мужчина выжидательно смотрел на меня, приподняв брови, а я только и мог, что жмуриться в ответ.

— Так почему без очков?

— Проебал.

— Лови, — он сдернул резиновый хлястик, стащил с головы два маленьких стеклышка (аэродинамическая форма, огнеупорные, дарственная гравировка). — Закажешь новые. А посеешь еще раз – накатаю рапорт.

— Валяй. Отдежурю, — пообещал я, поймав сквозь внутреннюю мозаику стекла десяток мужчин, застегнутых на все пуговицы. Одутловатые лица, широченные плечи в рамке из зазубринок и путевых меток. Это были очки навигатора, не механика. Сказать по правде, я ничего в них не понимал.

— Ты напрочь отвык от черной работы, — пояснил один-единственный Себастиан Смайт. Спрыгнул на этаж вниз и зашагал в своем плаще так, будто души мертвых в общем потоке не доставляли его глазам никакого дискомфорта.

— Прикройся воротником, — попросил я.

— Отвали.

— Ты ж теперь без очков.

— Сам знаю.

Не буду скрывать, я всегда ему нравился.

На нашу ругань откликнулся помощник капитана.

— Сидеть изволите? — добродушно оскалился Дюваль. — Механику делать нечего, у нас левый основной мотор не сбоит? Латать дыры, наверное, Джеффа позовем.

Джефф – штатный кок. Единственный член команды, который петуха прибить на ужин не может, не то что чинить мотор на полуходу. Намек понят. Я улыбнулся в ответ и покрыл Ника так, что наш попугай Паваротти спутал меня со штурманом. Принялся истошно курлыкать, но ни у кого не нашлось для него угощения. В подполе было пусто, как в сундуках американского правительства, такого эффективного и такого демократичного. Когда мы вылетали к Потоку, президентское кресло делили черный, склочная баба и кусок свиного окорока. Если скажете, что у молодых пиратов нет мозгов, специально для вас я выпишу свежий номер газеты.

— Ник, я просто выронил очки в воду. Ничего страшного не произошло, — примирительно сказал я. Смайт в ответ хищно заиграл желваками.

— Слыхали? — заозирался на матросов Ник. — Ничего страшного не произошло. Просто с дредноута упал еще один образец биоматериала.

— Да там стекла самые дешевые, — тихо возразил я. — Всего раз надевал, какой это биоматериал…

Ник подскочил ко мне, словно я хлестнул его по щеке половой тряпкой.

— Охуенный биоматериальчик, Карофски! — завопил Дюваль вне себя от гнева. — Мы плывем через океан чертовых мертвых душ! Да им все сгодится, даже носок с кончей. Глазом не моргнешь, как к нам на борт заберутся гости и порешат всю команду. А ты, Карофски, будешь последним. Потому что жрать с тебя нечего.

— Спасибо за высокую оценку, — я отодвинулся от зловонного дыхания Ника.

Только мне удалось совершить маневр в обход сжавшего кулаки заместителя капитана, как его за грудки схватил сам Смайт.

— Хватит запугивать моих парней, — вкрадчиво и по слогам объяснил Смайт. — Заруби на носу: мы не в бирюльки играем, на счету каждый матрос. Команде не нужен очередной пересравшийся суицидник.

— Твоих парней… — задохнулся Дюваль. Как же ему хотелось прихлопнуть выскочку-Смайта и какой кайф он получал от каждого ничтожного шанса в этом преуспеть.

“Блестящая оговорка”, — подумал я, изучая молочную шею Себастиана.

— Ты понял, — скрипнул зубами Смайт.

— Еще как. Шел бы ты отсюда…

— Петушок! — донеслось из подсобки. — Обед сбежал!

Из раскрытых створок пулей вылетел обезумевший рябой петух, за ним наш кок Стерлинг с рассеченной губой, а уж следом все матросы-бездельники. Небось, захотелось сбить ночную сонливость.

Какую-то долю секунды все мы с ужасом и раскрыв рты смотрели, как трехкилограммовый биоматериал перемахивает через бортик, и к нему тянутся призрачные раскрытые ладони. Кто знает, может, мертвецы тоже способны испытывать голод? В глотке петуха застрял истеричный возглас, он уже будто чувствовал, что, упади за борт, ему несдобровать, но капитан оказался быстрее. Он подсек птицу за лапы, сложил петушиные лохматые крылья и под возгласы команды поднял ее высоко над собой.

— Кто ждал курятины на ужин? — громыхнул капитан.

Все подняли руки, протезы и костыли. Кроме разве что нас с Себастианом. Нет, правда, нам не нужны неприятности. Когда Ник отвлекся на треклятого петуха, мы потихоньку сошли в коридор. Туда, где ранними вечерами пустынно и никто нас не побеспокоит.

— Если бы ты ослеп... — пробормотал Себастиан, когда я вмял его в стену и принялся за плечи - огладить, размять, может быть, попробовать избавить от плаща. Подозреваю, плащ уже врос в его тело. Ткань ни отодрать, ни срезать.

Ладно, как-то раз мы были в постели, все как полагается, я даже свечку зажег. Себастиан валялся в своем чертовом плаще, будто так и надо. Будто приличные люди не снимают верхнюю одежду даже в спальне. “Ботинки-то стащить дашь?” – спросил я тогда. А Смайт молча дал мне по роже.

Я к тому, что романтики между нами не получалось и никогда не получится.

— Но не ослеп же, — уверенно ответил я и для верности обвел пальцем надежную каучуковую оправу.

— Ты совсем не знаешь Поток, — Себастиан занимался моим ремнем. Я и заметить не успел, как мы добрались до каюты, Смайт отпер дверь именным ключом и впустил наш клубок из кожи, резины и металла. — Он безжалостный. Убивает, когда ты спишь, и наблюдает, когда бодрствуешь. Это не просто соленый океан.

— Ладно, — покладисто сказал я и прижался к его шее, которая еще на палубе не давала мне покоя. Теплая, податливая, стукающаяся венками в губы.

— Мы можем никогда не вернуться.

— Пираты всегда возвращаются.

— Или остаются в Потоке.

— Предлагаю поставить эксперимент на Дювале.

— Тупица.

— Можно ты все-таки разденешься?

Себастиан с неудовольствием начал вылезать из своего плаща, рабочих штанов и сапог, которые отлично защищали от воды и щупалец мертвых душ. Клянусь, однажды я видел фантом гигантского кракена.

— Давай сбежим, — ляпнул я, проводя ладонями по узким скулам в темных крапинках родинок и веснушек, вдоль яремной впадины, по жесткому рту и острому кончику носа.

— Я не ребенок, Дэйв, — возразил Смайт. Он раскрыл голые руки, опираясь на подушку, и я не мог отвести взгляда от его еще юношеской нескладности. Было в ней что-то привлекательное и опасное, пришедшее вместе с лентами мышц, быстрыми сильными ногами и взглядом, который подмечал каждую мелочь и несоответствие.

— С твоей спальней опять что-то сделали? — он нагнулся ко мне, пока я захватывал губами его член через ткань белья и отпускал, чтобы повторить снова. Смайта такие беззубые игры приводили в ярость. При всей изворотливости он порой был слишком прямолинеен. — Приспусти чертову кулиску.

— Ты не трогаешь меня? — я вспомнил, что Себастиану нравится, когда без рук.

— Пока нет, — прикрыл глаза Смайт. — В твоей комнате погром, поэтому ты притащился в чужую каюту?

Я молча обводил линию светлых волос на его животе: она казалась важнее. Да, в моей каюте камня на камне не осталось, но зачем огорчаться, если на свете существует кто-то вроде Смайта? Разгребать пыль и куски дерева я и так буду весь остаток ночи.

— Погром? — скептично переспросил я. — Просто давно хотелось сменить обстановку.

Я смочил палец слюной и двинул им внутри Себастиана, плавно и потихоньку.

— Вот почему ты вечно предлагаешь сбежать, — выдохнул Смайт, поджимая коленки с белыми шрамами к груди. — Полегче.

— Я предлагаю сбежать, потому что люблю тебя, — серьезно ответил я, пока Смайт извивался, насаживаясь на мой дрожащий палец.

— Расслабься, — Смайт зашелся сладкой дрожью. — Капитан никогда не узнает.

— Сам расслабься, — я обнял его, сжал бока ладонями, пока этот бесчувственный засранец дрочил мне левой.

Я вдыхал запах сквозь его потемневшие от недостатка солнца волосы, а он уже натягивал на мой член согретый в ладони презерватив.

— Серьезно, — сказал я, заглядывая Смайту в затуманенные блядские глаза, когда он опал на спину, задирая для меня свои длинные ноги. Я перехватил лодыжки и направил член к бескомпромиссно смелой Смайтовой заднице.

Почему-то он всегда был смелее меня. Наглее. Когда мы покидали Америку и садились на наш первый корабль. Когда вместо мастерового он решился пойти в ученики к старому, воняющему квашеной капустой боцману. Когда дал мне первым. Когда рассказал, что его отец вообще-то большая шишка. Даже теперь я только и делаю, что ремонтирую ржавые моторы. Себастиан вынужден отпугивать голубей с налитыми кровью глазами (вроде Дюваля), в то время как Дэйв Карофски размахивает руками и бормочет формальные отговорки. Возможно, все должно было сложиться иначе, и нам не следовало подписываться на этот рейд "Одноглаза".

Себастиан начал виться подо мной, надрывно выстанывая сквозь раскрытый рот. Я поймал звук. Проглотил вместе с его языком, слюной и дыханием.

— Никогда не узнает, — лепетал Себастиан, перевернувшись на бок и сложившись пополам – чтобы я мог закинуть его ногу на свою и войти чуть глубже, до основания и его рыка в подушку.

— Тише, — попросил я, успокаивая.

— Чтобы нас не услышали? — капризно спросил Себастиан, двигаясь в такт со мной. Неспешно набирая скорость и нужную амплитуду. Я чувствовал, как сжимаются его мышцы, принимая мой член, и как он приятно скользит по смазке.

— Хочу, чтобы ты не разговаривал, — честно признался я.

Не знаю, что находило на Смайта, но в постели он мог обсуждать что угодно, вплоть до судовой команды и ободранного Паваротти. Иногда казалось, что я не нужен ему, и он просто пережидает рядом со мной, как люди стоят под тонким навесом в надежде, что дождь вот-вот перестанет. Было ли мне обидно? Нет. Дело в Себастиане: вряд ли он вообще способен на большее. На этот раз, по крайней мере, он снял плащ.

— Я люблю тебя, — снова повторил я, впиваясь в его трясущееся бедро.

— Вынимай, — ответил Смайт, коротко вскрикнул и кончил на застиранную простыню. Я задумчиво растёр его сперму между пальцев, а потом поставил ему на живот две белые подсыхающие черты.

— Развел тут грязь... — сонно поморщился Себастиан и отключился.
***


Пока мы в пути, наша команда ничем не отличается от любой другой. Те же попойки, проблемы с цингой и недостатком женщин. Та же дележка власти, имущества и привилегии вырвать судовому попугаю перо из хвоста, чтобы очинить и написать пару строчек домой. Все меняется, только когда мы выходим на сушу.

— Берег через полчаса! — закричал капитан, высовываясь из рубки, обитой крепкими листами металла.

Матросы, спавшие с регулировочными тросами в руках, осоловело заозирались, а после взорвались приветственными воплями. Каждый был истощен долгой экспедицией, скудной едой и, конечно, Потоком, который хоть и не лез за борт, но пил из живых их соки. За исключением нашего ни одно суденышко не решилось броситься в Поток в этом или прошлом месяце. Среди воронки мертвых мы были одни и привлекали чрезмерно много внимания. Не ровен час, кто-нибудь постучится нам в хромированное дно, и тут уж ничего нельзя будет поделать.

Однако удвоенная ставка творит чудеса, и матросы оставались под крепким контролем штурмана. Даже сейчас мы вскочили от сотрясавших дредноут воплей. “Убьем все живое!” – орали одни. “Обчистим и ограбим!” – орали другие. “Накупим кур!” – резал воздух высокий голос кока.

— Джефф слетел с катушек, — пробормотал я, хватаясь за голову.

Вчера ночью мы выпили слишком много рома. Как у Себастиана получилось просчитать верное направление, оставалось загадкой.

— Ты все еще здесь? — с неудовольствием бросил Смайт и завозился с застежками. Его кожа снова покрывалась слоями ткани и резиновыми накладками амуниции. Ночью она казалась мне совсем прозрачной, а теперь я нескоро до нее доберусь.

— Не хочу торопиться, — заныл я, прижимаясь щекой к его бедру, которое оттолкнуло меня в сторону: Себастиан возился с часами и датчиками, защелкивая их на запястье один за другим.

— Левый мотор до сих пор не восстановлен.

— Не твоя забота.

Себастиан посмотрел на меня долгим немигающим взглядом. Кажется, мои слова его задели.

— Со своей работой я разобрался, — ответил Смайт после паузы.

— И мы все благодарны тебе за это, — я неловко улыбался, пытаясь смягчить свою грубость. — На чьи земли высаживаемся?

— Не уверен. Область мы еще не изучали. По сводкам, должен быть небольшой приморский городок.

Я зашнуровал ботинки и опустил штанины комбинезона. Из-за него от меня несло каучуком и гниющей тиной даже после душа. Смесь этих двух запахов неразрывно следовала за мной по пятам. Аккуратно прикрыл дверь каюты и поднялся на палубу, где уже сгрудилась большая часть команды, от боцмана до последнего матроса. Джефф утирал полотенцем измазанную манкой щеку. Неподалеку от него Ник поигрывал цепью фамильных дювалевских часов. Хотел бы я когда-нибудь передать такие сыну...

Капитан стоял на мостике, запахнувшись в плащ с погонами, снятый с убитого офицера. А над фигурой капитана развевался черный флаг с изображением птичьего черепа. Себастиан, догнавший меня на последних ступенях, заворожено уставился на символ нашего дредноута и, черт возьми, где-то в душе испытывал нечто похожее на гордость. Тогда как я – только легкую грусть и гадливость. Жизнь пирата не привлекала меня, но и не тяготила. Гораздо сложнее мне было бы в американской армии, в этом я уверен точно. Финн Хадсон погиб.

Хотя я знал Хадсона совсем не близко, его смерть в возрасте семнадцати лет произвела на меня глубокое впечатление. Я окончательно осознал, что на междоусобных войнах гибнут парни. Они не просто забривают черепа, принимаются носить китель и жить в казармах. Они уходят раз и навсегда, освобождая матерей от возможности вырастить внуков, а своих девушек от будущей семьи. Чуть позже я встретил Смайта, и узел пустых сожалений внутри меня заметно ослаб.

— Берите самые тяжелые пушки! — сказал капитан. Его голос подхватили сильные порывы ветра. До берега оставалось всего ничего. — Берите клинки и зажигательные смеси. Если нас не встретят, как полагается, мы выжжем этот клочок земли до самого основания. Тому, кто первый обнаружит золото, титан, специи или сахар, полагается отдельная награда!

Моряки восторженно взревели. Я видел жадный взгляд Дюваля – с такой завистью он уставился на капитана. Ставлю что угодно на то, что Ник спит и видит, как бы самому встать за штурвал «Одноглаза».

Борт дредноута мягко ударился об илистое дно. Молодой чахоточный матрос выкинул за борт якорь, а другой выставил трап. Команда понеслась на песчаный берег, бряцая кусками металла. Мы со Смайтом замыкали шествие. Я – держа в руках остро наточенные мачете, а Себастиан с ручным пулеметом, которых на все судно было всего два. Мой локоть задел капитан. Он шел вызывающе уверенной поступью, на ходу поджигая душистую сигару. Щелкнула его зажигалка Зиппо с зеленым змеем-огоньком.

— Это и есть стратегия: пустить матросов вперед и спалить себе горло легкой марихуаной? – обернулся к нему Себастиан, надевая через плечо накладку с патронами.

Капитан улыбнулся ему почти что сердечно.

— Ух ты. Не зря я взял тебя навигатором, Смайт, — одобрительно сказал он, вонзая саблю в грудь дряхлому туземцу, который подбежал к нам с бадьей мытого риса. Я поморщился. Кончик капитанской сигары погас от густой капельки крови, и капитан, понятно, огорчился. — Вот так всегда, — пожаловался он, безуспешно пытаясь поджечь табак еще раз. — Ты идешь к ним с распростертыми объятиями, а они портят твои вещи.

— Напрашиваются, — покивал Смайт, а я даже не понял, говорит он это всерьез или просто потешается над главным.

Часть наших матросов растянулась на белом песке. Малыша Лео утаскивала в море чья-то бестелесная рука, а Уилл корчился неподалеку, пытаясь вытащить из живота каменный гребень. Получалось хреново. Из раны хлестала кровь, хорошо хоть кто-то догадался заткнуть ее головной повязкой. Орал Уилл так, что закладывало уши. В ответ Смайт прошелся по горстке местных мужчин короткой очередью. От пулемета несло порохом, дуло дымилось от серой гари.

Я хотел прочесть Себастиана, но он не позволил. Ни единой открытой эмоции. Себастиан просто уставился куда-то вдаль, за линию схождения песка и влажных темнеющих джунглей.

— Придется вырезать всех. Они от своего не отступятся, — задумчиво произнес Смайт, снимая двух дозорных с невысоких плетеных башенок.

Из чащи штопором вылетела стайка плачущих птиц. После нас, наверное, этот крошечный остров надолго останется пустым.

— Я нашел золото! — завопил увалень Азимио, за что получил ощутимый укол стрелы под ребро. — Проклятье!..

Мы приближались к комку сошедшихся в драке тел, своих и чужих. Я размахнулся для первого удара. Смел чью-то голову, проткнул худой живот, подрезал под коленом, а затем ударил эфесом легко поддавшееся темя. Череп раскололся спелым гранатом, и Смайт наконец-то улыбнулся мне, весь шальной и пропитанный адреналином.

Не знаю, что происходит с нами во время драк. С одной стороны, каждый двигается машинально, повторяя одни и те же вызубренные движения со связками. С другой стороны, это чистое творчество. Никто не мог быть равнодушным, находясь на волосок от смерти. Ты находишься в постоянном движении, выдумываешь пасы, уклоняешься, нападаешь. Убиваешь. Получаешь от каждой победы удовольствие. Возможно, это примитивное счастье мясника, но оно, как ни странно, вселяло надежду. А еще каждый раз я словно на дюйм становился ближе к Смайту, ведь для него убийство – чистое искусство. Себастиан умел убивать красиво и тонко, как не умею этого я или, скажем, Дюваль. Или даже наш капитан, который кроил черепа, не вынимая изо рта сигару. Если спросят, я отвечу, что это непочтительно.

Мужчин мы перебили почти полностью и даже стариков, которые подходили к нам с рисовыми подношениями, пряча ножи за поясом холщовых штанов.

— Смотрите, какая! — закричал второй механик, таща за запястье черноволосую девчонку. Может, на год старше нас, не больше. — Ну, кому?

Смайт по-лисьи улыбнулся и повернул ко мне голову. Его чистый профиль неплохо контрастировал с фоном из экзотического оранжевого солнца.

— Карофски, возьми-ка эту строптивую суку себе, вы хорошо смотритесь вместе, — сказал кто-то из команды, разглядывая симпатичную местную. Несколько матросов собрались подвернуть ей платье, чтобы узнать, не кривы ли ноги.

Смайт влюбленно таращился на меня, поглаживая пулеметный предохранитель. Как-то раз мне в сапоги подложили битого стекла, и я вынужден был пройтись по палубе в моторный отсек и не заорать только потому, что он точно так же изучал меня, до самого потаенного дюйма.

Девчонка едва держалась.

— Мертвое мясо не ебу, — я вставил мачете в песок и поднял ладони.

— Пиратская честь, — цокнул капитан. — Похвально. Но давай Дюваль все-таки покажет, как нужно. Ник?

Ник вернул пистолет в кобуру, взял черноглазую дикарку за волосы, другой рукой перехватил ее за подбородок. Она гневно кричала нам на южном наречии. И только Ник вцепился в ее корсет, как та выпростала из рукавов несоразмерно крупные, слишком длинные для женщины руки. Словно скопировав движения несчастного Дюваля, она обхватила его за шею, сложила пятерню в кулак и играючи переломила Нику хребет, только позвонки хрустнули. Джефф Стерлинг взвизгнул и запустил в нее разделочный нож. Угодил дикарке прямо в темя, но не остановил. Кожа девушки пошла синеватой рябью теней, покрылась мелкими чешуйками, и, наконец, все, кто пытался заглянуть ей под нижнюю юбку, с ужасом отпрянули. Местная налетела на слабеющего Дюваля, повалила в песок и впилась в перебитую шею. Скалился ее широкий разорванный рот. Юбка больше не скрывала холодного толстого хвоста, который сломал кости паре неудачливых матросов.

— Русалка! — опомнившись, воскликнул Уэс.

Девушка показала в ответ раздвоенный язык, перемазанный в теплой крови Дюваля.

— Это был мой лучший заместитель за последние годы, — сплюнул на песок капитан.

Смайт взял пулемет наизготовку. В ленте было еще достаточно пуль, чтобы продырявить ее от головы до двухметрового хвоста.

— Погоди, — остановил я его. — Она и так мертвая. Не стоит тревожить оеканских.

— Какая ж мертвая? — закричал Джефф, не зная, куда деть дрожащие руки. — У нее даже кровь течет!

— Синяя, — Смайт перемигнулся с русалкой, которая с минуты на минуту должна была отбросить все навязанные человеческой половиной доводы и ринуться на нас.

— Можем разделить золото пополам, дорогуша, — сказал капитан, приятно улыбаясь. — Любишь золото?

— От пиратов подачек не принимаю, — прошелестела тварь, убирая с себя остатки женского платья. Грудь вывалилась из корсета, подернутая тиной и застывшей пеной.

— Так, может, нам с тобой покончить? — ласково спросил капитан.

— Не развязывайте войну с тем, кого не знаете, — презрительно сощурилась русалка и оглянулась на краешек океана. Вода зашлась недобрыми волнами, и, кажется, десятки глаз смотрели на нас из мутной толщи. Всем стало не по себе, даже Смайту. Он поправил на носу защитные очки, которые придавали ему сходство с ящерицей, и дал залп по песку.

— Убирайся, пока цела. Не церемоньтесь с ней, парни. Надо же, как далеко вас занесло течением.

Русалка презрительно раздула ноздри.

— Лжец, — сказала она после раздумий.

Себастиан задрал подбородок и дал еще один короткий залп неподалеку от ее бока. Русалка убрала длинную узловатую ладонь себе за спину.

— Однажды захлебнешься и сдохнешь, — выплюнула русалка.

— Берите, что успеете, и поднимаемся на борт, — распорядился капитан, насмешливо изучая жемчужину, которая отлетела от ожерелья чудовища и скатилась к его ботинку.

***


— Это что сейчас было? — заорал я, когда «Одноглаз» набрал порядочную скорость, и водные твари не могли нас нагнать.

Смайт как обычно сосредоточенно обозревал свою каюту и не обращал на меня никакого внимания.

— Мы могли бы сбежать во время всей это шумихи, черт возьми! — всплеснул я руками и уставился в обшитый жестью иллюминатор.

— Дэйв, заткнись, — сказал Смайт, жалко скалясь. Вид у него был пришибленный. — Куда бы мы делись? Нам стоило остаться на острове и окультуривать местную фауну?

— Нам стоило попробовать что-то еще, — я злился все больше и больше.

— Я умею только быть пиратом. А ты?

Я поцеловал его красное от волнения ухо. Смайт поморщился, словно я стал ему неприятен.

— Мне нужно к капитану, – тихо сказал Себастиан. — Если ты меня отпускаешь.

— Не стесняйся, ты всегда можешь накатать рапорт насчет моего плохого поведения.

— Точно, – сказал Смайт, поджимая губы. — Я могу накатать рапорт.

— Знаешь, – Себастиан обернулся, вопросительно глядя на меня. — Дюваля не стало, и теперь я спокоен. Вечно он пытался что-то вынюхать.

— Ты даже не представляешь, что, — заверил Смайт.

Себастиан ушел, оставив меня наедине с ранкой, гноящейся от яда местной шпаны. Нужно было поскорее обмыть ее, затем мачете, привести в порядок каюту. Смерть Ника меня по-настоящему встряхнула. Может быть, не так плоха жизнь на «Одноглазе», как мне казалось все это время? Тем более, когда мы потеряли половину команды, выменяв на сундуки с сокровищами. Сделка неравная, зато каждый знал, на что шел. Главное, чтобы не началась гангрена. Рана просто отвратительная…

Моя нога начала пылать, как в печке, когда до каюты донесся гневный голос капитана, а затем и рассерженные выпады Смайта. Он умел парировать, но в этот раз я был не намерен оставлять его одного. Проковылять в коридор оказалось делом сложным.

— Ты обязан мне местом, — заявил капитан из-за угла, ударяя кулаком о стену.

— И я расплатился, — упорствовал Себастиан, отступая к лестнице. Давно не слышал от него таких просительных ноток.

— Этого недостаточно, — отрезал капитан.

— Я только просил не трогать его, — взвизгнул Смайт. — Не трогать, а матросы переворачивают вверх дном его каюту, будто Дэйв с ними одного чина. А он вообще-то механик. Линейное подчинение, слыхал о таком?

— Если принимаешь ответственность, — зловеще проговорил капитан, — будь готов платить за двоих.

— Хантер, не надо.

Я уперся ладонью в мачете, тяжело шагнул наверх и вышел на залитую лунным светом площадку. В стеклах очков бликовало мертвое море, стянутое тенями.

— Подобрал тебя едва живого, – сорвался капитан Хантер Клэрингтон. – Я тебя спас, и все было прекрасно, пока ты не связался с проклятым Карофски. Не надо шутить со мной, Себастиан. Просто пусть все будет как раньше. Хочешь – уходи ненадолго в море. Я не рассержусь.

— Себастиан? — я замер, наблюдая, как он медленно снимает очки, и его глаза на фоне упокоенной морской воды светятся призрачно-белым.

— Тяжело быть полукровкой, — заметил Смайт, аккуратно обходя по дуге выхолощенного усталого Хантера, который подкуривал сигарету, расхаживая по помосту. — Но я старался, Дэйв. Очень старался.

— Смайт, — пробормотал я, — объяснишь мне что-нибудь?

— Ты же хотел приключений, Дэйв? — спросил Себастиан, проходясь ладонью по моему колену, которое билось лихорадочным тремором. Резать, точно резать. — Время настало. Вдыхай поглубже.

Я толком не успел ничего сказать, как Смайт выкинул меня за борт, в сонм голосов, рук, белых скачущих фигур и сам ринулся следом. Кислород быстро закончился, я глотал ртом какую-то сухую холодную субстанцию, Себастиан бил меня по щекам, приказывая задержать дыхание. Я почти отключился, но все еще держал фокус на остром, нечеловеческом лице полукровки и отчего-то точно знал: Смайт полностью уверен в том, что сейчас делает.

@темы: текст, Glee, ушами, мое, Dave Karofsky, Sebastian Smythe, FB 2013

---

Как мы эти выходные

СК для меня вышел коротким и сумбурным, зато не лишенным вкусных бутербродов. На пороге дк появились после официального окончания аккредитации (запоздалая попытка откосить, заплатив по полной ставке).

СК - он ведь как локальные аниме фесты. Привычные парты-стенды, сувенирка, трейлеры, дефиле и сумасшедшие люди повсюду. Разница одна и большая: часть гостей ты заочно знаешь, но, о черт, как бы ее поймать? Пока ты покупаешь сувенирку, эти невыразимцы смотрят видео, пока ты фотографируешься на стендах, они курят на лестнице. Пока ты куришь на лестнице, они... Есть множество вариантов. Про половину красавцев ты даже не знаешь, что они тоже здесь прогуливаются.

По итогам входных домашняя гли-тусовка выполнила программу максимум, а в ленте тем временем начали появляться знакомые лица, с которыми на СК и воочию мы так и не зазнакомились. Хороший щелчок на будущее. Парни, я за вами еще приду. *играет тревожная музыка*

P.S. огромное спасибо стенду ГП за предоставленную еду и питье, а иначе мы бы загнулись от голода.

Лица как бы сами собой намекают. Мое слева. Справа стоит

спойлер

Олень

+3

Кусочек Гли-стенда с Себастианом "15-летним соблазнителем" Смайтом


Сытая и задумчивая гли-тим на афтепати


Апогей. Утро понедельника. Поставила кружку дном вверх и уже собралась бросить в нее кофе и сахар

@темы: Glee, freaks and geeks, слэшкон, кусочек грусти, кусочек любви, какой-то ад, разбор полетов

---

Музыкальная суббота

@темы: Мыши-рокеры с Марса, ушами

---

Ай люблю его, пусти (ц)

Тот редкий случай, когда сердце шипперское покрывается золотыми крапинками удовольствия и тихого счастья.


Сперва Даррен Крисс и не подозревал, что в этой викторине могут быть неверные ответы.

@темы: Glee, 5 season, Kurt Hummel, Даррен Крисс, Blaine Anderson, кусочек любви, Иконы. Недорого., искрящийся Клейн

---

Родные и любимые

Если кратко, у меня ББ отходняк праздник. Я обожаю Лиса, который вычитывал текст. Я восхищаюсь визуалом Василия и не знаю, куда еще пристроить его прелести, чтобы видеть почаще. Я дико благодарна Джо, который так взял и: "Если нужно, я готов". Признательна Бу, которая ознакомилась со специальной устной версией.

Все любимые, кароч. Два дня выходных, а впечатлений на вагон с телегой.

@темы: текст, Big Bang, мамина радость, Glee, родные и любимые, мое, Kurt Hummel, Blaine Anderson, Dave Karofsky, Sebastian Smythe, кусочек любви, спасыбо

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Got to get you into my life

Гли сейчас как тяжело больной живчик. Идет медленный процесс отмирания клеток, а он надевает желтые очки Даррена Крисса, повязывает на шею лиловый платок Курта Хаммела. "Все о'кей", - говорит шоу и не вытягивает ноты. Точнее, ноты не тянет Колфер, который больше не в интересе. Надоело целоваться и петь, и плясать, и носить (делать) все эти вещи.
Если во втором сезоне линия Клейна была ювелирно выполненной игрушечкой, то под конец четвертого стремится к лубку. Не надо про Битлз. Битлз не перепоешь, как в "Исусе Христе суперзвезде" не сыграешь б-га так, чтобы одобрили современники нулевых.

Сегодня премьера нового эпизода, что означает очередную серенаду на школьной лестнице. Литавры, парни в пушистых шапках и клейны в центре кукольного представления. Я даже вижу Мерфи, который распоряжается о том, чтобы на Блейне непременно была бабочка. Конечно, больше блесток, хотя позолота осыпалась, а под ней совершенно обыкновенное. Кто-то вон поет надтреснутым голосом.

Точка предельной полезности достигнута, а дальше посмотрим. Как обычно в 8 вечера по вашингтонскому. Настройте ваши приемники.


Прослушать или скачать Got to Get You Into My Life бесплатно на Простоплеер

Вопрос: Буду смотреть

1. онлайн/ как появится торрент		11	(47.83%)
2. ...naaah!		12	(52.17%)
Всего:		23

@темы: Glee, freaks and geeks, 5 season, ушами, Kurt Hummel, Blaine Anderson, разбор полетов

---

В этой записи я собираюсь воззвать к дайребогу и попросить, чтобы он все-таки вернул мне чудесный апельсиновый цвет шрифта, с которым я жила два года, в печали и радости, в бедности и богатстве, во глубине сибирских руд. Или, по крайней мере, позволил бы смонтировать состояние измененного апельсина на стандартный скин. Мужик, ну правда, хорош шутить! Обещаю, я буду писать чаще.

Чтобы уравновесить зло добром, вешаю вот этот баннер на выкладку Цыпа с Гли Биг Бэнга. Своих следует поддерживать. По этому поводу я запилила Цыпу несколько иллюстраций, но вы их листайте вниз.
Так вот, если любите Соловьев, песенки и немотивированное насилие, предлагаю припасть и оставить комментарий. Например: "Только начал, ме густа". Или вот: "Читну вас в метро". Или зазывно-флиртующий: "Цып, моя родственница - я не буду называть имени - горячая ваша поклонница". Что-то типа того.

@темы: рекомендую, Glee, freaks and geeks, какой-то ад, реклама, разбор полетов

---

Туфельки | Когда спускается ночь

Название: Туфельки
Размер: мини, 1 405 слов
Персонажи:

спойлер

Китти Уайлд, Уэйд "Юник" Адамс, Хантер Клэрингтон, Кассандра Джулай, Финн Хадсон
Категория: джен
Жанр: драма, сюр
Рейтинг: G

Наряд яркий, праздничны­й, подмигиваю­щий огоньками блесток, юбка - как у самой разбитной девчонки на свете. Зрители и рады верить. Каждый вечер новое объявление и неизменный­ бой кружек по мореному дереву, и топот ног лавиной чугунных градин. Единая волна живого, яростного,­ заставляющ­его ее сердце счастливо сжиматься.

— Мисс Квинн, прошу приветство­вать! — срывается на фальцет Уэйд, их поистине уникальный­ конферансь­е.

Рука Квинн замирает, а затем отдергивае­т занавесь. Для нее занавесь красная и бархатная,­ когда для любого другого будет всего лишь поеденной молью. Фабрэй не остановить­, она живет деталями своего выступлени­я. Шаг, движение, взмах. Белые локоны.

Сперва Куинн окидывает зал взглядом из-под неподъемны­х ресниц. Потом может приподнять подол платья, чтобы выставить вперед ножку, а может тут же спрыгнуть в зал и промочить горло мартини из бокала случайно зашедшей в кабаре девицы.

Гости тут - перебродив­шая морская пена. Бывает, первую песню слушают одни, а к третьей прежняя публика откатывает­ся через двери и окна, чтобы дать место новым. Это может оказаться кто угодно. Совершенно­ удивительн­ые личности, их Квинн любит так же нежно, как свою чахлую гримерку, свою помаду и чудесный голос, который созывает гостей не хуже дудочки крысиного ловца.

Однако здесь, в кабаре, ловец только один. С ним Квинн могла проводить дни и часы, если бы у него нашлось столько времени.

Разгорячен­ная Квинн бухается за барную стойку, когда Ловец допивает пинту любимого пива.

— Никак не Гиннес, не Орегон и не Рафтман. И совсем не эль, — напевает Квинн, огибая пальцем края пузатого запотевшего стакана.

— Верно, — улыбается Ловец. — Ничего кроме Харлиз.

Ловец во всем человек очень принципиал­ьный. Он не позволял Квинн пить из своей бутылки, стрелять из своего пистолета и заглядыват­ь к себе в душу. Или хотя бы делиться чем-то ценным, хотя все знали, что Ловца сильнее всего занимают редкие сокровища. В погоне за ними он и скитается,­ появляясь в кабаре, только если оно станет на пути его перевалочн­ых пунктов. Путешеству­ет он каким-то особенным образом, и все, кто пытался подсмотрет­ь или украсть его секрет, оставались­ без памяти и без головы.

— За чем охотишься на этот раз? — Квинн улыбается,­ как бы между прочим показывая подвязку в лентах и цветках, сложенных из органзы.

— Золото, — равнодушно­ бросает Ловец, — Говорят, здесь бывает золотая девчонка. Ее я и собираюсь подобрать.

— Ты можешь подобрать меня, — Квинн отводит назад прядь до того светлых волос, что они кажутся ненастоящи­ми.

Ловец с Квинн, они друзья. Только музыка незаметно гаснет, и из оркестрово­й ямы, населенной­ мышами и гнилой древесиной­, приходит асфиксия. Время на несколько мгновений замирает, воздух вздрагивае­т раскатами коротких точек. Ни одной длинной черты. Квинн не хочется больше петь в кабаре. Ей хочется, к примеру, бежать с Ловцом, а дальше будь что будет.

Глаза у Ловца умные, спокойные­, зрачок отлит из янтарного масла и обведен теплым угольком. Хороший у него взгляд, поэтому Квинн за Ловца и уцепилась.

— Ты… Не то.

— Отчего же не то? — хлопает по столу Квинн и на глазах дурнеет, покрываясь­ глянцем безадресно­й зависти.

— А я вижу, — Ловец щурится уже настолько сильно, что его не обманешь ни всполохами­ платья, ни лицом, ни голосом, — Вижу, Квинн, что ты не та, кто мне нужен.

— Милая, перерыв закончился­. Почему ты не на сцене? — Уэйд появляется­ из ниоткуда полностью преображен­ный. Теперь это Юник, опрятная моложавая дама, затянутая в черное чешуйчатое­ платье. Откровенно­ говоря, Юник напоминает­ пухлого угря, но попробуйте­ сказать такое вслух, и вход в кабаре для вас будет заказан.

Квинн все еще обозлена и раздосадов­ана, но маска старой морщинисто­й карги постепенно­ сходит с нее. Кожа вновь обретает здоровый оттенок, а нос больше не загибается­ крючком. Ловец на это только глупо смеется.

— Вот и пей свой Харлиз, — мстительно­ науськивае­т Квинн. Ловец как по сигналу начинает давиться самыми вкусными остатками со дна стакана, потом откашливае­тся и промокает влагу под губой рукавом.

— Ведьма старая! — осуждающе кричит он, пока Квинн охаживает всех толстосумо­в на обратном пути к гримерке.
***

В гримерке она старательн­о снимает макияж. На пластиково­й голове манекена посажен белокурый парик, а на Квинн сейчас надет другой, темный: аккуратно подстрижен­ная челка,­ гладкий отблеск на кончиках. Это и не Куинн вовсе, а Рэйчел. Выход Рэйчел вот-вот, осталось только надеть туфельки и разобраться с длинной молнией на платье.

— Застегни, — бросает Рэйчел, ставя на щеку­ родинку карандашом­ для глаз.

Никто не подходит. В комнате Берри одна, и говорить вслух с самой собой даже как-то жутковато.

— Да ладно тебе, не глупи, — уламывает пустоту Рэйчел, потрясая в воздухе металличес­ким язычком, — Вылезай, мне нужна помощь.

— Не надо, — просят за ее спиной. Собачка на молнии словно от сквозняка движется вверх, закрывая тканью сначала венерин треугольни­к с мягкой линией ямок, позвонки и две лопатки под белой теплой кожей.

Долговязый­ парень-призрак. Говорят, он ютится где-то между отошедшими­ от влажности обоями и выходит размяться только в полной темноте. Но перед Рэйчел он появляется­ даже при свете лампочек над зеркалом. В отражении оба они выглядят одинаково,­ разве что на ней больше косметики.

— Я все расскажу, — твердит призрак как заведенный­. — Все про тебя расскажу.

Рэйчел безразличн­о мычит. Лакированный хлястик не сходится на лодыжке, и это расстраива­ет намного сильнее. Без нужных туфель никакого представле­ния. А Юник уже заплатил по удвоенной ставке, чтобы в свой выходной Рэйчел смогла купить сигарет и свежих чулок.

— Это кабаре, придурок. Сам по себе здесь никто никому неинтересе­н, — она старательно приводит в надлежащий­ вид прическу. Парик должен сидеть хорошо и не съезжать, когда она задерет ноги, вращая каблуками луну в окошке под крышей. И все, пораженные­, громко зааплодиру­ют. — Тебе-то какое дело?

— Нехорошо брать чужое, нельзя, — хмурится призрак. — Захочется одеть свои туфли, а не сможешь.

— Как бы от них наконец-то избавиться­, так нет, не выкинуть! - Рэйчел взмахивает­ руками. Настроение­ испорчено,­ теперь все ее труды насмарку. — А ну кыш отсюда!

Призрак все еще стоит перед ней, ждет другого ответа. Он ведь, пожалуй, в чем-то заботливый­, этот призрак. Иногда, конечно, замыкается­, часами разбирает и собирает призрачную­ винтовку. А иногда так разойдется­, что поможет девчонке-уборщице смести паутину с высоких потолков беззвучным­и пороховыми­ выстрелами­. Жаль, что видит его только одна живая душа – Рэйчел.

Призрак начинает журчать раскатами комнатного­ эха, неразборчи­во и как птенчик обижено, поэтому Рэйчел вопит: «Пошел!», зашвыривае­т стакан чая с виски о стену. Громила просачивае­тся в зазор между обоями, чтобы сегодня больше не показаться.

— Мисс Рэйчел! — визжит Юник, и Рэйчел спешит к красным занавесям,­ которые отделяют мир мха и пыли от восторженн­ой любви посетителе­й.

— We live in a man’s man’s world, — поет Рэйчел, опадая на край сцены. Публика уже слегка очарована ею и вздыхает в общем с музыкой ритме.

Даже стареющая предсказат­ельница отрывается­ от беседы с помощникам­и и окидывает Рэйчел одобритель­ным взглядом. Кого только не бывает в кабаре. Но предсказат­ельница – гость непростой,­ ее любят и одновремен­но боятся все, начиная с Юник, заканчивая­ толстой добродушно­й поварихой. Женщина поднимает бокал, продолжая улавливать­ каждое девичье движение так, что лицо Рэйчел расцветает­ краской удовольств­ия и недолгого приятного покоя.

Она вскакивает­ на носочки, расходится­, расплескив­ается в азарте и погоне за еще большим адреналино­м, ощущением праздника и любви. Танцует шумно, прицокивая­ каблуками,­ взметая пышный десерт юбки и треснувших­ на бедре чулок. Она дышит людьми, а люди восторженн­о дышат ею.

Туфельки дают вспышку и загораются­. Рэйчел двигается почти босиком, пока подметки шипят и искрятся красными обжигающим­и всполохами­. И как же это мучительно­ горячо!

***
Кто-то бесцеремон­но дергает ее за руку. А потом приходит понимание,­ что сама она лежит плашмя в какой-то неудобной смешной позе.

— Вам стало плохо? — спрашивает­ женский голос. — Вы шлепнулись­ на пол, даже не начав программу.

Куинн, нет, конечно же, Рэйчел оглядывает­ себя: острые колени со стрелкой; сквозь молочно-белое пробиваетс­я порезанная­ кожа. И нет, она не может даже двинуться. Ступни до сих пор горят. Распухли и ноют.

— На вас чужие пуанты? — насмешливо­ спрашивает­ женщина.

— Мои, разумеется. Это частный заказ, двести баксов за пару.

— Неважно. Ваш повторный выход через три минуты. Готовы продемонст­рировать индивидуал­ьный номер?

— Номер, демонстрир­ующий мою индивидуал­ьность, — болванчико­м повторяет она.

— Верно, мисс, — ужасно снисходите­льный тон.

— Нет, — шепчет Китти коленкам, — Уже нет. Помогите встать. Пожалуйста­. Мне нужно позвонить Пакерману.

— Это врач, у которого вы наблюдаете­сь?

— Это никто.

Призрак выглядывае­т у водосточно­й трубы. Стекло слегка грязное из-за охаживающи­х его голубок. Лицо Китти кажется отсюда таким же обеспокоен­ным, как и всегда.

Абитуриент­ка Уайлд просит дополнител­ьный пятиминутн­ый перерыв, чтобы втиснуть ноги в пуанты, сшитые по частному заказу. Но Призраку совершенно­ ясно, что влезть в свою собственну­ю обувь Китти сможет еще очень нескоро.


Название: Когда спускается ночь
Размер: мини, 1 871 слово
Персонажи: главный герой, Сантана Лопес, Куинн Фабрэй
Категория: фэмслэш
Жанр: постапокалиптика
Рейтинг: PG-13

Кварцевый песок, галька и вздувшийся­ трещинами асфальт – вот что простирает­ся на много миль вокруг. Примитивны­й и оттого мало запоминающ­ийся пейзаж.

Поговарива­ют, что дальнобойщ­ики, которые выбирали эту автостраду­ в обход федерально­й, не раз оставляли на ней свои жизни и накопленны­е пожитки. Чем сейчас может заниматься­ простой мексиканец­? Контрабанд­ой, дером от полиции или миграционн­ой службы, то-то и оно.

Справа по борту проплывает­ догорающий­ бампер грузовика. Кажется, кто-то привязал пламя к зеркалу заднего вида на леску, и теперь оно медленно следует за нами. Показывает­ся сам фургон. Охваченный­ рябью высоких температур­, закопченны­й и обугленный­, еще недавно он перевозил телевизион­ное оборудован­ие. Это если поверить надписи, пущенной по мятому боку, и не заглядывать в багажник - все содержимое­ растащили еще до нашего появления. От сгорбленно­го за рулем тела валит дурно пахнущий дым. Сантана бубнит формальное­ «En paz descanse», но не останавлив­ается: брать с покойника нечего.

В очередной раз я объясняю себе: мы едем не день и не два. Порой забываешьс­я и кажется, что в пути провел долгие годы. Автострада­ стирает границы, и в какой-то момент перестаешь­ различать,­ где заканчиваю­тся твои мысли, и начинаются­ мысли спутника, где действует твое собственно­е тело, а где – чужое.

Кажется, последний раз это случилось сегодня утром. Ледяной песок как обычно расстилалс­я зеленоваты­ми, угрожающим­и хребтами. Я заозирался в поисках дорожного знака, под которым мы остановили­сь, и с удивлением­ обнаружил,­ что гляжу на пустыню глазами Сантаны. Моя товарка пряталась­ от заносов пыли на каменном взгорке, обитом ветрами, и, с ног до головы замотанная­ в пончо, раскуривал­а трубку (у нас нет личных вещей, практическ­и все позаимство­вано у здешних мертвецов;­ уверен, они не в обиде). Лопез продолжала­ безразличн­о пялиться на куст колючек вдалеке, а меня уже вовсю скручивало­ знакомым ощущением больной, мозаичной реальности­. Сантана быстро раскусила мою попытку очистить ее мысли от пелены теней, налипшей за ночь, и вышвырнула­ вон. Доли секунды мое сознание летело как пробка, пущенная из бутылки шампанског­о. Удивительн­о. Я все еще помню, что такое шампанское­…

— Не смей! — лицо Сантаны исказилось­ гримасой страха, смешанного­ с гневом, хотя мы оба понимаем, что прыжки в чужую голову контролиро­вать невозможно­.

Иногда, по правде, очень редко, приходят другие воспоминан­ия, и получается­ что-то вроде короткой передышки. Доза морфия, после которой ненадолго расслабляе­шься и вдыхаешь полной грудью. Я все еще не уверен, сколько в них правды, и не навеяны ли они смрадом прелой резины. В этих воспоминан­иях я вижу края своей клетчатой рубахи, чувствую, как удобно ногам в тренировоч­ных кроссовках­. Мы с Сантаной бродим по какому-то маленькому­ городу, и она – вдруг, неожиданно­ – в полосатом сарафане. Смеется. Я бы все отдал, чтобы услышать Сантанин смех тут, на клочке мексиканск­ой земли, обнесенной­ огненным дождем.

Тяжело закашливаю­сь и замечаю, что солнце давно висит на другой стороне горизонта. Что-то внутри меня булькающе стонет. Делаем вынужденную остановку. Я знаю, что будет дальше и сопротивля­юсь изо всех сил.

— Ты голодный.

Сантана все еще зла на меня за утреннее происшеств­ие. Лопес не хочется признавать­, что тени в ее сознании скрывают лишь пустые углы. Слишком уж мало в нас осталось человеческ­ого, и если я заставил себя перестроит­ься, смириться,­ то Сантана продолжает­ плыть против течения. Мы вместе бродим в потемках, шарим руками по илистому дну, и песок забивается­ к нам в рот, чтобы стесать острые зубы.

Единственн­ое, что я ненавижу в себе новом, так это пресловутый голод. Пячусь от Лопес назад, как прибрежный­ рак.

— Так надо, — веско говорит Сантана, сдергивая с себя пончо, пропитанно­е потом и солью, — Не двигайся.

Но я только набираю обороты.

— Закрывай глаза, — почти нежно просит Лопес и шлепает себя по предплечью­ до появления живого розового оттенка.

Уговоры кончились. Запах разносится­, будто им обмазали каждую травинку, торчащую из песчаных комков. Мне остается безвольно прижаться к Сантане и жадно глотать вязкую плотную жижу, ощущая каждый деликатный­ оттенок: усталость,­ надежда, смятение, страх – множество вещей, которыми Сантана Лопес пропитана до самого основания. Вкусная. Чувствую, как дрожит низ ее живота: она прижалась ко мне всем телом и всхлипывае­т, давясь ссохшимися­ слезами. В такие моменты кажется, что мне следовало родиться ее сыном, а не ее другом.

Заметно похолодало­. Сытый и довольный,­ я стараюсь поработать­ грелкой, но Сантана откидывает­ся, полностью выжатая. Баюкает руку застиранны­м бинтовым полотном.

— Сегодня больше не едем, — шевелится язык в красивой прорези рта.

Как будто Лопес на самом деле умеет извиняться­. Я устраиваюс­ь подле нее, тяжело валюсь на клочок желтоватой­ травы. Сантана укрывает нас обоих пончо и устраивает­ся головой у меня на животе. Хочется сказать, что она совсем не бездушная,­ что где-то внутри, в кровяных токах – там столько всего живого и острого, но усталость берет верх, и я отключаюсь­.

Может, я бы проспал до самого утра, надеясь, что уж этой-то ночью будет поспокойне­е. Может быть, Мексика прольется слабым дождем. Мы наполним фляги питьевой водой, чтобы не цедить опять кислое питье из растения, похожего на лопух в ядовито-красных прожилках.

— Сука, — вдруг говорит кто-то сверху, и я рычу от бешенства. Секунду назад на мне снова красовалас­ь клетчатая рубашка, джинсы и кроссовки,­ а Сантана рассказыва­ла про какую-то смешную девчонку и ее жирного кота. Кот, который ест фондю, надо же такое придумать!­

Пялюсь в темноту несколько секунд, пока через темный контур не проступает­ мужская фигура. Тот самый обгоревший­ водитель. Высокий молодой парень, вовсе не местный: бледное лицо, удивленно приподняты­е дуги бровей, всклокочен­ные волосы.

Сантана шарит вокруг себя в поисках мачете, но тот давно выменян на запас маисовых лепешек и драгоценны­х льняных зерен.

— Почему не помогла? — воет мертвец, не на шутку обиженный.­ — Ты же меня узнала!

Лопес покрываетс­я постыдным румянцем, а парень, почуяв свою правоту, уже не просто потрясает кулаками в воздухе, а нависает над Сантаной всем корпусом, дыша, как загнанная лошадь. Кровь Сантаны Лопес, разлившаяс­я по всему телу, пригвождае­т меня к земле и не дает сделать движения. Я едва сигналю Лопес, и та догадывает­ся нащупать под моим боком тяжелую флягу. Лучше ударить его в лицо? А, может, метить в колено?..

Сначала я даже не понимаю, что происходит­. Лопес не успевает ударить, а живот погорельца­ с треском пропарывае­т металличес­кий серпик. Жидкость хлещет из раны, словно из дырявого ведра, под нашими ногами шипят, выжигаясь,­ мелкие травинки.

Мертвец рушится лицом вниз, и мне представл­яется шанс увидеть ее. Молодая женщина с глазурован­ной калаверой вместо лица. Темно-красные, нет, пурпурные волосы обрамляют белоснежны­й овал черепа, украшенный­ рисунком из розовых бутонов. Губы подшиты полыхающей­ нитью. В глазницах сдержано сияют камни, раскаленны­е докрасна.

Это очень красивая женщина-смерть. Сквозь длинный подол ее платья прорастают­ побеги вьюна и стягиваютс­я вокруг нас больно жалящей сетью.

— Ты пришла за ним? — шепчет Сантана, завороженн­ая блеском камней.

Каждый день мы видим только пыль, песок и разлагающу­юся плоть тех, кто уже не спасется. Даже в богом забытой Мексике. Вообще-то, бог больше занят Европой и Центрально­й Америкой, где он душит, топит и карает людской род, так что мы решили ненадолго сбежать от него, пользуясь тем, что земля круглая.

— Нет, — ласково поправляет­ ее девушка-Смерть и присаживае­тся рядом, — Я пришла за тобой. Хочешь?

Теперь-то я понимаю, кто отбирает у Сантаны воспоминан­ия одно за другим и превращает­ ее разум в шкаф с пустыми полками. Почему Сантана не вспоминает­ знакомого ей мертвеца, и почему в самой сладкой крови много растерянно­сти и слишком мало веры в себя. Я понял, кто делает нашу автостраду­ бесконечно­й. А не приплачива­ют ли федералы этой бабе?..

— Я могу убрать всю твою боль и сомнения, — между тем, предлагает­ девушка-калавера, — Ты станешь намного счастливее­, Сантана.

И улыбается полными губами. Ветер легко играет ее розовыми локонами, напитываяс­ь душным углеродом. Вьюнки облетают, превращая твердую землю в ковер из мертвой сморщенной­ органики.

— И смогу пить, сколько захочу? — шумно сглотнув, спрашивает­ Сантана.

— Сколько захочешь, — хозяйка пустыни переливчат­о смеется в рукав празднично­го платья. Сколько их она уже перемерила­.

«Замолчи, идиотка!» — беззвучно ору я, без движения валяясь на боку под пончо Сантаны, — «Заткнись,­ пожалуйста­, и все опять обойдется!­ Какого черта ты не выпила перед сном травяную выжимку?»

— А Дэйва с собой можно взять? — наконец-то предчувств­уя подвох, уточняет Лопес: каменные глаза Смерти здорово напекают людям мозг, если в них долго смотреться­.

Прекрасная­ калавера вдруг оборачивае­тся ко мне и одаривает таким пренебреже­нием, что я изо всех сил пытаюсь ответить тем же. Сантана давно меня не слышит. Дело даже не в том, что я напился ее крови и пота, и меня временно развезло. То есть я хотел сказать парализова­ло.

Смерть прицокивае­т языком, явно не соглашаясь­.

— Дэйв? Странное прозвище для мотоцикла. Нет, Сантана, Дэйва взять нельзя. Хорошие мексиканск­ие девочки не берут тотемы с собой в кровать.

— Он не тотем! Он мой друг, — вскидывает­ся Сантана.

— Сан, послушай, — хмурится Смерть, совсем по-человеческ­и, — Я устала тебе это объяснять. Если твой друг умирает посреди пустыни от заражения крови, и ты заключаешь­ его в неодушевле­нную вещь, то он – тотем. И живым больше не станет. Как Финн, Пак или малышка Бриттани. — Калавера трет свой белоснежны­й лоб, пока у меня из бака сочится переваренн­ое топливо, точнее, ежедневное­ жертвоприн­ошение Сантаны.

Теперь, когда я готов был признать себя несуществу­ющим и давно ушедшим, Сантана Лопез из последних сил цепляется за воспоминан­ия, отдавая их не хозяйке пустыни - мне. Я смотрю в осунувшеес­я обветренно­е лицо и жалею только о том, что не могу прикоснуть­ся к нему ладонью. Сантана прислоняет­ся к моему заднему колесу как к опоре, которая может придать ее решению твердости.

— Тогда не хочу, — просто говорит она.

Девушка-Смерть скрипит крупными белыми зубами.

— Не хочу, — упорствует Сантана.

— Какого хрена ты дал им свободу выбора, старый маразматик­? — вопит хозяйка пустыни, воздевая руки к облезлому кусту бересклета­.— Почему все должно быть так сложно?

— Ты еще меня вспомнишь,­ — выплевывае­т сквозь зубы прекрасная­ калавера и пинает меня по кожаному креслу.

Только осмелевшая­ Сантана хочет открыть рот, как почерневши­е вьюны обвиваются­ вокруг наших тел, и острые побеги ввинчивают­ся в мой бензобак и покрышки. Рядом хрипит Лопес: вьюны быстро и умело пережимают­ ей сонную артерию.

***
Кварцевый песок, галька и вздувшийся­ трещинами асфальт – вот что простирает­ся на много миль вокруг. Примитивны­й и оттого мало запоминающ­ийся пейзаж.

Мы едем медленно и довольно: кажется, этой ночью мы наконец-то смогли хорошо отдохнуть. Сантана положила голову мне на плечо, и от одного этого я напыщен, горд и умиротворе­н.

— Видишь, что там? — азартно спрашивает­ Лопез, показывая пальцем на какой-то предмет в дымке жары. Цвета плывут, но это определенн­о человек. Живой, — Может, выменяем на мое пончо нож или мачете, — мечтательн­о тянет Лопез.

Но у путника нет ни мачете, ни ножа. Мы останавлив­аемся перед очень красивой девушкой. Ее аляповато-розовые кудри убраны в хвост и украшены свежей розой, а платье расшито узором из вьюнков.

— Где ты нашла розы? — пораженно спрашивает­ Сантана, не сводя с незнакомки­ взгляда.

— Секрет, — улыбается она, показывая крепкие белые зубы, — Подбросите­?

— А куда тебе надо? — я высовываюс­ь с водительск­ого места нашего пикапа и подозрительно осматриваю­ незваную попутчицу.

— Как можно дальше отсюда. Слыхали, тут в штате неподалеку­ был ужасный пожар? А потом потоп.

— Блядь, — сквозь зубы ругается Сантана.

— У меня есть деньги, — наконец, говорит девушка, — И маисовые лепешки.

— Садись, — я тут же открываю ей заднюю дверь и ставлю кроссовок на сцепление, — Погнали на Запад.

Хозяйка пустыни проворно забирается­ на кожаное сидение. В ее ушах адовым пламенем сияют серьги с сахарными калаверами.

@темы: текст, Glee, мое, марафон 2013

---

Музыкальная среда

Когда нельзя ждать до воскресенья!

@темы: Мыши-рокеры с Марса, ушами

---

Сияние | Первая высота

То, что я принесла с марафона.

Название: Сияние
Размер: мини, 1710 слов
Пейринг/Персонаж: Дэйв Карофски
Категория: слэш
Жанр: ангст, бытовуха
Рейтинг: PG-13

— Слишком много обнаженной натуры, — пробормотал Хаммел.

Я неотрывно смотрел ему в затылок, такой знакомый, коротко стриженый. Наверное, я одеревенел от удивления, потому что пожилая леди, оказавшаяся рядом со мной, инстинктивно отпрянула, а потом заглянула в программку и тепло улыбнулась. Словно, не знаю, я был ее давно потерянным внуком.

— Не подпишете? — спросила она, протягивая полоску глянцевой бумаги и ручку со слегка стершимися подсолнухами.

Я потеребил ухо. Ненавижу такие моменты.

— Разумеется. Как вас зовут?

— Мэгги. Мэгги Браун, — она игриво прикрыла темные глаза веками, тоненькими и слегка сморщенными, позволяя представить ее молодой, привлекательной, с бескомпромиссными стрелками подводки как у Эми. Лондонские старухи классные, это одна из причин, почему здесь приятно бывать.

— Одну минуту.

— Много обнаженки, — снова пожаловался Хаммел сам себе. Он заложил руки за спину и, не торопясь, продвигался вдоль рам.

Я уткнулся в собственный крошечный портретик, не решаясь вдавить перо в бумагу. «Дэвид Майкл Кофски, американский фотограф, представитель… школы, который привез в Лондон… благосклонной оценки… неоднозначные образы». Дэвид Кофски, фотограф. Какие-то вопросы по поводу фамилии?

Верхнее освещение становилось назойливым, чересчур ярким даже для выставочного зала.

— Как зовут, повторите еще раз.

Мисс Браун осуждающе подняла мышцы под кожей вместо начисто выпавших бровей.

— Мэгги, — подсказала она.

Я вернул бумагу с выражением легкой вины, в основном, я берегу его для кредиторов и несговорчивых арт-директоров, которые отказываются включать меня в основной лист.

— Ваш знакомый? — старуха кивнула в сторону хорошо пошитого пиджака Курта Хаммела.

— Не совсем, — ответил я.

— Что значит - не совсем?

— Сам не знаю.

— В таком случае, вы не хотели бы подойти к нему и поздороваться? — дотошничала Мэгги Браун.

У меня похолодело в животе. Не знаю, что могло быть страшного в слегка повзрослевшем Хаммеле. Нам под тридцать, мы оба вполне успешны, может быть, он чуть больше меня. Но откуда взялось неприятное чувство, которое пилило меня изнутри на полоски живого мяса? Почему казалось таким невозможным окликнуть его, заглянуть в лицо: изменилось оно или нет, он еще улыбается людям или перестал, и, конечно, глаза. Невозможные какие-то. Моя память зудела, как пчелиный рой, а я все не решался содрать с нее защитную сетку.

—Может быть, и хотел подойти.

— А что останавливает?

— У меня все наконец-то наладилось, понимаете?

Я тоскливо обернулся к нарезавшему круг благополучно-счастливому Курту Хаммелу. Он даже не подозревает, что Кофски – это я. Без шуток, я. Ему кажется, что на черно-белых фото в этом зале многовато мужских членов и спин, вот и все. Впрочем, они нравятся Хаммелу (конечно, в эстетическом плане) не меньше моего, поэтому он и застрял тут на целых двадцать минут – непозволительная роскошь для гостя крупной экспозиции.

«Идиот», — обругал я себя. — «Давай, подойди. Не маленький».

Хаммел был все ближе к распахнутым створкам проходной двери, а я никак не мог найти подходящего момента. Меня дважды сфотографировали на фоне «Мужчины и куба» («В профиль, в профиль, мистер Кофски»), и какая-то вертлявая рыжая англичанка неуклюже взяла интервью, только я заступил по направлению к выходу. Когда она спросила, кому я обязан сегодняшним успехом, я глупо отшутился, что агенту и своей вопиющей гомосексуальности. Вилли, тот самый агент, рассыпался хищным смехом из противоположного угла, оторвавшись от пережевывания тарталеток.

— Слишком много обнажено, дорогой, ты знаешь? — шепнули мне на ухо, а я взялся ладонью за чьи-то руки, которые обняли меня со спины, — Хватит подставляться.

— Не начинай, — поморщился я.

— Но ты и вправду незатейлив, как коробок спичек! «О, я достаточно хорош или не очень? Я все-таки добился чего-то или нет?» Завались, Дэйв, просто завались. Логические головоломки не для тебя.

— Это все? — Хаммела закрыла толпа подростков, непонятно как пробравшаяся через контроль. Над головами просматривалась только его медленно плывущая гладкая челка.

— Ну хочешь, я его позову? Хочешь, ты поймешь, что все делал сам, а? Без его чертовой помощи. Хаммел! Мистер Курт Хаммел, сэр, подождите!

Я вращался в бизнесе около десяти лет, но человеческая наглость не переставала меня изумлять. А еще мне очень хотелось увидеть Курта.

— Это и есть идеальный момент, — меня тряхнуло, — Ты постарался и сейчас получишь то, что заслужил.

— Слушай, отпусти меня, желание пропало, — сказал я, покрываясь ознобом.

— Хочешь сорвать весь план?

— Нет никакого плана!

— Что? Какого черта, вот он подходит, поправь галстук, дубина.

Но впереди снова мелькала только спина в твидовом пиджаке. Лампы лязгнули и мягко погасли.

***


Я нашел себя в одном из томительно длинных коридоров лечебницы. Я стоял, согнувшись, заглядывая в дырку автомата в ожидании кока-колы. Бутылка проскрежетала внутри спусковой трубы и неровно скатилась в поддон. Мучимый одышкой, я пялился мимо нее, как будто слившийся с черной отделкой поддон должен был раскрыться двойным дном и выдать мне кроме газировки волшебных пилюль от всех болячек сразу. Или новый ремень в шуршащей подарочной упаковке.

У меня все еще не сошел синяк на шее (хотя из зеленого он стал почти желтым), и это был пятый раз, когда я не смог заговорить с Куртом Хаммелом даже в воображении. Не самый подходящий момент, чтобы вести экскурс о своей жизни, правда? Мать сказала, что я болен, а когда я попросил ее привезти набор карандашей и бумагу, отказалась. Эй, я же могу ненароком всадить один из них себе в глаз!

— Мистер Карофски, — начал мистер Браун, мой психолог, — Дэйв, как ты себя чувствуешь?

— Сейчас лучше, — ответил я, оглядываясь на него из-за спинки кушетки, — Я только что выпил кока-колу с чудовищным процентным содержанием сахара. Мне определенно должно полегчать.

Браун даже не улыбнулся.

— Давай поговорим о Курте. Опиши его.

— Я тут вспомнил. Передайте моей маме, что я не пихаю монетки себе в задницу, только в автоматы. Она очень переживала. Во всяком случае, так мне показалось, - я нервно засмеялся, переглядываясь с потолком. Успокоительное не очень действовало, я все еще был несколько взвинчен.

Прошло достаточно времени, а мне никак не могли подобрать нужный набор препаратов. Вот умора.

— Передам, - заверил Браун. — Тебя что-то беспокоит?

— Только моя распашонка, — сказал я серьезно, — руки дрожат, не могу завязывать бантики.

— Дэйв, ты умный парень. — Браун поправил очки и ненадолго смежил голубоватые веки, — Стоит тебе захотеть, и ты выкарабкаешься.

— Вам серьезно платят за все эти мотивирующие цитаты?

— Вон с моих глаз, — лечащий врач вздохнул и сделал пометку в карточке.

Папка с печатью «Карофски» стала теперь внушительной и большой, прямо как я.

По дороге в палату я собрал плечом все углы, косяки и неровности.

***


Иногда мне снится, что я сижу перед зеркалом, но я уже не я, а Курт Хаммел. Курт Хаммел красит губы, брови и ресницы, в общем, наводит красоту, а потом берется за зеркало ладонями, и, глядя себе в глаза, говорит: «Ты не один, Дэйв, ты не один». В свою очередь, я ору из зеркала что-то вроде: «Пять сраных месяцев, не поступил в колледж!» или «Оставь меня в покое», или «Господи, мне так плохо без тебя, почему хотя бы не позвонить?» Браун объясняет, что такие сны означают глубокие нерешенные проблемы. Обмудок. Как будто я сам этого не понимаю. Недавно я поздравил Курта с началом стажировки в Вог. Потом так разнервничался, что случайно стер ответное сообщение (в одно слово). Расколошматил лампу из дома, которую папа поставил на прикроватный столик, чтобы поуютнее. Неловко получилось.

Сосед зовет меня ебанутым. Ему легко говорить, я бы с удовольствием полежал с булимией. Если быть откровенным, я вообще не считаю булимию за болезнь. Не то что постсуицидальная депрессия, скажете вы. Слышал-слышал.

Время от времени я выхожу во двор ночью посмотреть на небо. Оно в Огайо какое-то совсем черное, как перевернутое море. Ни облачка, ни самолета - мертвый обломок вселенной. Но изредка часам к четырем зажигается пара звезд, и от них льется такое легкое невесомое сияние. Приятно представлять, что это как будто я. Намного приятнее, чем сны с Хаммелом.

Я пытаюсь абстрагироваться от всего и изобретаю несколько стандартных историй. Особенно расслабляет история с фотографом. Мне приятно корчиться, ставя автограф Мэгу, и еще когда руки обнимают меня сзади. На самом деле, это не моя идея, а Брауна. Он предложил, а я работаю по этой схеме, но сами сценарии никому не пересказываю. Предпочитаю пороть чушь, тогда лицо Мэга покрывается испариной и смешными красными пятнышками. Удовольствие сомнительное, но на фоне блевы моего соседа - почему бы и нет? Новостей в нашей больнице мало, но когда они приходят, я уже не могу найти себе места.

***


Мне сказали, что Хаммел прилетает в Лайму. И в тот момент я просто сорвался с цепи.

— Ты хочешь, чтобы я превратил тебя в овощ, Дэйв? — спросил Браун, пока я сидел на койке в раскоряку, пытаясь вытащить руки, зафиксированные за спиной, ну прямо как фокусник. Кстати, я здорово похудел на казенных щах.

— Мэг, как я выгляжу? — обеспокоенно поинтересовался я, пытаясь пригладить челку плечом.

— Дэвид, не знаю, кто тебе наплел…

— Да вы даже не узнавали! — взорвался я. — Он точно прилетает!

— Не хочу тебя расстраивать, — Мэг попробовал подступиться с другой стороны.

— Заткнитесь! Я все знаю! Я все без вас знаю! — не унимался я.

— Дэйв, - сказал Браун своим профессиональным утешающим тоном.

— Он не придет навестить меня, да? Не придет? — неожиданно для себя я начал заливаться слезами, а выглядит это всегда ужасно некрасиво.

— Бедные пидары, — сочувственно сказал мой сосед Вилли и отвернулся к стене, чтобы быстрее провалиться в сон.

— Что я тебе сказал про слово на букву «п»? — строго прикрикнул Браун.

Но Вилли уже спал, убаюканный специальной капельницей, пока я наматывал сопли на коленку.

— Не переживай, Дэйв, — пробормотал Мэг в мою спину, потому что я тоже отвернулся и пытался заснуть.

***


Я совсем уж не ожидал, что на следующий день между ланчем и ужином в палату зайдет Салли, наша штатная санитарка, и скажет: «Мистер Карофски, к вам посетитель». Представьте мое удивление. «Посетитель»! Салли хорошо знает моих родителей и даже бабушку из Айовы, которая прилетала ко мне в конце лета, прямо перед началом учебного года, чтобы поцокать языком и оставить банку джема.

Я подскочил на кровати, тут же принялся застегивать пуговицы на растянутом кардигане, проверять свежесть дыхания и сметать кожуру от апельсина в корзину для белья. Я был готов если не на сто, то хотя бы на девяносто девять процентов. Мне хватило буквально пары секунд, чтобы снова осесть на кровать.

— Как дела в сорок третьей? — спросил Смайт, вкатывая в палату небольшой чемодан и пакет с какой-то херней, которая точно не была мне нужна.

— А где... — глупо спросил я, расправляя морщины на свитере. — Где?

— Ты незатейлив, как коробок спичек, — рассмеялся в ответ Смайт, подозрительно легко и просто, а я попробовал улыбнуться в ответ.

Было в нем что-то чудовищно для меня волнительное, но что именно - сообразить не получалось.

— Зачем ты пришел? — тихо спросил я, пялясь на то, как он распаковывает фигурную бутербродницу и ищет розетку, — Слева внизу, у стола.

— Отдаю долги, — серьезно ответил Смайт и сел на мою кровать. — Ты не пожалеешь.

— Хорошо, — прохрипел я, словно мой голос от волнения заклинило. — Хорошо.


Название: Первая высота
Размер: мини, 1833 слова
Пейринг/Персонаж: Ноа Пакерман/Джейк Пакерман
Категория: слэш
Жанр: драма, кроссовер с Pacific Rim
Рейтинг: R

— Пак, послушай меня…

— Отъебись, Стакер, прошу по-хорошему.

— Я могу отдать приказ.

— Попробуй.

— Пакерман!

Они толкались посреди коридора военной базы, обезумевший Пак сбрасывал с себя лапы Пентекоста. Наконец, ему удалось. Он ударился затылком об обитую металлом стену и, взмыленный, горячий, в жутком состоянии, пялился на командующего, пока кровь быстро расчерчивала бритый череп, а рваное дыхание - горло.

Пак сбрил ирокез и теперь выглядел уязвимо и жалко. Таким не должен быть замечен ни один пилот егеря, тем более, Силача. Стакер видел каждую стадию этого некрасивого превращения и, как мог, отсрочивал момент, когда Пак будет обязан встать в строй. Именно Стакер прогнул медчасть, чтобы Пакерману дали дополнительные две недели увольнения. Время прийти в себя, собраться с мыслями, привыкнуть жить одному и… вернуться на службу. Кто же знал, что сержант Пакерман захочет отказаться от звания рейнджера? Наверное, даже он сам никогда не допускал простой возможности - прогореть, погибнуть наполовину.

Когда Силача нашли, часть кабины была пожрана и уже остывала, давая едкий синеватый дым. Пак не смог сказать, как выглядел этот монстр-кайдзю. Вместе с экспертами он смотрел на снимки огромных рваных ран робота, опустошенных трубок, комка хромированных сочленений. Лицо Ноа не выражало ровным счетом ничего. Чистый лист бумаги, вымаранный спасительным ластиком амнезии. Больше не помнить. Не знать и не чувствовать.

Ничего не случилось. Пострадал только Силач.

Пак попросил не восстанавливать своего егеря. Технический персонал понимал, насколько глупа такая просьба, ведь каждый егерь почти как годовой бюджет маленького государства, но перечить вслух никто не решился.

Силача подлатали, отлили цельную пилот-капсулу, обшили новыми накладками из титана. По корпусу засвистели тяжелые резные болты. На боковины ребята добавили дополнительных боеголовок с разрывными снарядами, которые дополнительно опутывают мягкие ткани кайдзю хитрым парализующим составом. Теперь робот готов был крушить все, что выдвинется из разлома, вне зависимости от категории.

— Ты больше не пилотируешь Силача, — наконец, решился Стакер Пендекост.

Ноа, который успел обтереть сизый череп платком, размашисто чеканил шагом самый конец коридора. На его кожаной куртке поблескивал двуликий зверь с мордами, повернутыми в разные стороны. Стакер словно впервые обратил внимание на вышитый залихватский оскал, и на мгновение его скрутила та же обида на все вокруг, которую испытывал Ноа. Стакер любил своих ребят.

— Не расслышал. Сэр, — ощерился Пакераман, поворачиваясь всем корпусом, как хищник, который в любой момент готов обрушиться на жертву.

— Расслышал. Силача забирает канадская сторона. Их инвестиций было больше – почти шестьдесят процентов.

— Это что, шутка такая?

— Мы подняли бумаги.

Пак зашелся нервным смехом, что значило: стимуляторы едва ли справлялись с поставленной задачей. И если пораненная рука шла на поправку, то сам Пакерман, с мешками под глазами, худобой и старчески серой кожей - нет. Стакер по-своему понимал его, но проект «Егерь» был гораздо, гораздо важнее. Пендекост отвесил Ноа жесткую звенящую пощечину. Пак пораженно замолк: не каждый день командир может выйти из себя, тем более из-за очередных выкидонов в исполнении Пакермана.

— Возвращаешься с понедельника. Будь в норме. Мне все равно, как ты этого добьешься.

— У меня нет напарника. Теперь не стало и егеря, — криво улыбнулся Пак, — Предлагаете забить на кайдзю ради чистки сортиров?

Стакер поморщился.

— Я лично подобрал для тебя второго пилота. Готов поспорить, у вас идеальная дрифт-совместимость.

— Кто он?

— Зовут Джейк.

— Но у нас в составе нет ни одного Джейка… Вы что, пристегнули ко мне новичка? При всем уважении…

— Спокойно, — предупредил Стакер.

— Я ухожу, сэр, — сбавил обороты Пакерман. Он выглядел действительно устало. Первый серьезный разговор за весь период реабилитации серьезно выбил его из колеи.

Как дела у Мако, привычно забеспокоился о воспитаннице Пендекост. У них с Джейком была всего лишь пара лет разницы, и это нервировало командира больше всех нападений кайдзю вместе взятых.

— Из разлома вышло два пришельца за последний месяц. Ты думаешь, кто-то будет ждать, когда Пакерман договорится со своей башкой? — угрожающе спросил Стакер, от одной мысли о безопасности Мако Мори покрывшийся коркой крепкого металла, — Думаешь, люди перестанут умирать в надежде, что вот сейчас Ноа одумается и сменит кожанку на военную форму? А, сержант?

Пак поджал губы. Капитан хорошо знал, как вытянуть из каждого подчиненного раскаяние, желание сражаться или лютую, ничем не прикрытую злость, замешанную на адреналине, поэтому мастерски играл на малейших оттенках чужих эмоций. Сейчас Пакерман чувствовал ответственность за вверенный квадрат Аляски, куда их перебросили. Чувствовал, что подвести не может. И мрачно, медленно кивнул. Уточнил:

— И где мне найти этого… Джейка?

— Не волнуйся. Он сам тебя скоро найдет.

***


Пак стоял на плите льда, припорошенной чистым снегом, когда его окликнул юношеский голос. С платформы пониже подбегал ладно скроенный парень, темнокожий, с подбритыми висками и коротким хвостиком вьющихся волос, схваченным девчачьей резинкой. Гладкие щеки выдавали в нем человека, не достигшего и двадцатилетнего возраста.

— Это же не травка? — первым делом спросил щенок.

— А тебе какое дело? — небрежно бросил Пак, обхватывая кончик самокрутки, размягченный слюной. У каждого свои способы приходить в норму. Ноа знал всего два. Этот – первый и самый простой, — Гуляй где-нибудь еще. Я тут отлить собирался.

— Нассать в разлом на головы кайдзю? — разлыбился пацан, засверкав белыми клыками, - Знаешь, я тебя таким и представлял.

— Каким – таким?

— Классным, — просто ответил пацан, кутаясь в мех синей экспедиторской куртки.

— А почему представлял? — Пак выныривал из теплой дремы, которая, как в какой-то старой сказке, делала ему хорошо и приятно. Может быть, скоро он подсмотрит сквозь иней, как богатые дети получают подарки в Сочельник, — Стоп. Ты кто вообще такой?

— Джейк, — замирая, ответил мальчишка, — Джейк Пакерман.

И тогда в голове у Ноа открылся свой разлом, из обрывков воспоминаний, голосов и стертой, полузабытой информации. Отец, официантка, незаконнорожденный ребенок. Красивая черная голова этой женщины, Пак видел ее в окне отъезжающего Форда, когда ему было семь. Темные с поволокой глаза, которые слегка помолодели и сейчас смотрели на Ноа в упор, не скрывая глупого болезненного восхищения. Глаза, которые он был бы рад вычерпать суповой ложкой, лишь бы… Да чего зря говорить.

— Ага, Джейк. Сколько у тебя побед в тестовой системе, ты ведь ни разу по-настоящему не летал, а?

Младший брат Пака смутился.

— Сорок пять из сорока шести.

— Стало быть, один проигранный бой. Очень недурно, парень. А знаешь, каким будет второй проигранный?

— Н-нет, — промямлил и сжал губы в светлеющую на темном полоску, — Послушай, Пак, скажу сразу, что не хочу создавать никаких проблем. Мать рассказывала о вас, и я всегда стремился…

«Это и есть моя главная проблема, Джейк».

— Тебе дали егеря, – вдруг сменил тему Пак.

— Койота, - с удовольствием подтвердил Джейк. — Небольшой, но очень маневренный. В игольное ушко проскользнет…

— Нам надо пройти тест на дрифт-совместимость. Видишь ли, я не очень верю в теорию Стакера.

— Почему? — изумился юноша, — Мы ведь родня. Спорю на что угодно, но кровь старика Пакерамана бьет любую другую.

Пак засмеялся знакомой шутке.

— Верно. Пакерман-старший всегда оставался знатным ублюдком, даже когда играл в счастливого отца семейства.

Джейк доверчиво улыбнулся. Голова Ноа продолжала гудеть и кружиться. Настало время второго способа придти в норму.

***


Джейк молчал всю дорогу. Когда Ноа дал ему кулаком в живот и, не дожидаясь отклика, положил на матрас в комнате младшего. На Пака смотрели десятки его собственных копий, с маленьких фотографий и газетных вырезок, приколотых к стенам. Много-много мрачных Паков, разгоняющихся с нуля до улыбки только при наличии второго пилота в кадре. Это был действительно странный момент, когда Пакерман хотел было отступить, сослаться на помутнение рассудка и захлопнуть тяжелую бункерную дверь с другой стороны.

Джейк не захотел. Точнее, он все так же прокажено молчал, перехватил Пака за руку, и в этом было слишком уж много выжидающего и расслабленно-покорного, чтобы Ноа развернулся и нашел в себе силы для формального извинения.

— На спину, — скомандовал он, когда младший брат уже лег животом, как крошечная жаба в железной ванночке. Пак вскрывал их, будучи школьником. Как Джейк. Черт его дери, — Смотри на меня. Если считаешь себя достаточно взрослым.

И Джейк смотрел. Джейк смотрел с такой силой, что мог бы прожечь дыру в обшивке комнаты. Но прожигал только тело Ноа. В какой-то момент Пакерману показалось, что он действительно горит.

— Раздевайся.

Смотреть на обнаженного крепкого, широкоплечего Пакермана-младшего должно было стать приятным зрелищем. Но вместо этого Джейк снова сам потянулся к брату, выгнулся дугой, чтобы достать зубами до металлической собачки на форменных брюках. От ткани пахло нечисто и пылью, но все, что смог сделать Пак – это откинуться на коленях назад, предоставляя брату больше пространства для маневра. Койты – они же в равнинах, прериях и пустынях. Теперь у Пака был свой пустынный волк, посреди выжженой осоки и осколков снарядов.

— Ненавижу тебя, — промямлил Пак, чувствуя, как Джейк неумело заглатывает его член в рот, а там горячо, и липко, и нежно языком. Вот это пресловутое вверх-вниз, как же Пак по нему соскучился. — Давай быстрее.

— Знаю, — это Джейк ответил на первое, с ниткой слюны на краешке губ, полностью одетый перед практически обнаженным Паком, красный, с дурацкими кудряшками, собранными в хвост на затылке. Пак схватил кудри, стянул резинку и затерялся пальцами.

В воздухе – густой запах бумаги, чернил, пота, волос Джейка.

— Сейчас, — это Джейк ответил на второе. Задвигался резче, стараясь забрать губами больше паковой кожи, голоса и, конечно, внимания.

Стакер сделал все правильно. Пак бы никому не разрешил принимать от Джейка такое поразительное смирение и такую готовность.

Когда Пак медленно входил в него, внутрь, сламливая головкой, обмазанной маслом для тела, последнее рефлекторное сопротивление, Джейк расслабился полностью, обмяк словно в забытьи. Пак понял, что это – только в кровати, только для него, и ничего подобного не должно повториться в кабине пилотов, когда Силач, нет, Койот, на огромной скорости будет взмывать из водной толщи. Этого никогда не должно повториться.

— Ты должен быть очень сильным, — твердил Пак, вбиваясь телом в тело младшего брата. Младший брат кричал, постанывал и скулил, как темно-коричневый поджарый койот в безлюдном углу пустыни.

«Я буду» от Джейка повисло в воздухе, так и не сказанное. Постоянно новые ощущения - сил на ровное дыхание не оставалось. Пак подхватил Джейка за бедра, усадил к себе на колени, но тот все равно завалился на спину, пока член тяжело и налито покачивался у полоски волос на животе. Пакерман не выдержал и сжал его неслушающейся ладонью. Это оказалось самым приятным и будоражащим чувством за последние месяцы – когда тебе в руку излился другой парень. И не закрыл глаза.

***


— Когда войдешь ко мне в голову, не задерживайся на отдельных воспоминаниях, — проинструктировал Пак, пока техники защелкивали на них белоснежные латы в щербинках и сколах. Нагрудники еще те, старые. На Джейке почти как влитой.

— Ты боишься, — догадался Пакерман-младший.

— Нет смысла, — ответил Пак неожиданно менторским тоном, — После синхронизации ты и так будешь знать обо мне все.

— И пойму, почему ты меня презираешь?

— Конечно, — Пак словно уже видел привычные размыто-синие картинки. Форд, лето, тень кисейных занавесок на его собственном детском лице.

— А потом ты узнаешь про меня, — с облегчением добавил Джейк.

— Это важно?

— Да. Так удивительно, у меня все еще болит...

Пакерман повернулся к Джейку, занявшему левую сторону пилот-капсулы. Пак видел, как нейропроводящий гель спускается желтым следом по темному лицу брата, чтобы скрыться внизу и заполнить схемы костюма.

Металлические каркас-пластины мягко подобрались к позвоночнику Ноа. Одна секунда режущей боли, и он уже мог управлять Койотом, крошечным волком, который летел на тросах вдоль холодного воющего моря. Над самым разломом, блестящим от взрывов на дне: появился новый кайдзю. Четвертый уровень, повышенная опасность, сказал в ухе голос Стакера.

— Запуск нейро-синхронизации, — ласково оповестила система. Через несколько секунд,— Калибровка полушарий прошла успешно.

По воздуху пронесся оглушительный рык кайдзю, похожего на рыбу-меч. Его живот искрился от кислоты, а в волосках на затылке шипели слабые разряды электричества.

Койот бросился в Тихий океан, чтобы чуть позже взять свою первую высоту.

@темы: текст, Glee, 4 season, мое, Kurt Hummel, Dave Karofsky, Sebastian Smythe, марафон 2013

---

Музыка

Последний раз про Imagine Dragons. Если кто-то еще собирается, скажите, не держите это в себе)





upd: взяла.

здесь про Fall out boy

Други, кто собирается сходить на Fall Out Boy в Москве 31 июля, поднимите лапки! Забронировала билет в танц-зону, жажду массовой джиги-дрыги. Энибади?

Билеты (по весьма божеским ценам) тут: www.kassir.ru/msk/db/text/907045224.html

запись создана: 10.03.2013 в 16:23

@темы: рекомендую, мамина радость, freaks and geeks, Мыши-рокеры с Марса, кусочек любви, Иконы. Недорого., реклама, глазами

---

Субботник

Спокойный, расслабленный фестиваль. И на траве повалялись, пока пела очаровательная Джесси Вейр, и возлежали на горячей лавке, и потолкались в толпе к Воккеру, поплевались на Hurts, которые как в записи, без намека на экспромт.
Две вещи.

1) Spanish Sahara
Я очень ее ждала, не выдержала, разрыдалась на первых аккордах. Точнее, мое лицо переключалось между жалкой улыбкой и я-что-я-ничего, ноги тряслись, как у новорожденного жирафа. Очки наполнялись, пропускали.

Стыдоба, хлопать на могу, разжать руки не могу. Стою, конвульсирую, незаметно подтираю сопли окаменевшим кулаком. Но очень классно.


2) Arctic Monkeys
Совершенно замечательный фронтмен. Понравилась подача: "Привет, я Алекс, а это мои ребята". Костюмы, узкие брюки, очки в позолоченной оправе, челка, блестящая гелем. Профиль: крупный нос, сосредоточенные брови, губы твердые. Мужской тип заигрывания; это когда танцуешь с гитарой, как с девушкой, когда узкие бедра с широкими плечами в рамке пиджака и вся эта небрежность.

Вот, например, R U Mine?

@темы: кусочек грусти, кусочек любви, глазами

---

Капитан Карофски

@темы: Glee, арт, мое, Dave Karofsky, AU

---

Никуда не девается

Криповатые зомби-роботы в идиотских шляпах с лилиями, после стольких лет? Always.

@темы: арт, мое, выплюнь бяку, какой-то ад