Подойдет пейринг+ключевые слова, ситуация, картинка, песня - что хотите.
P.S. Вспомнила утром в метро о том, как закрывали давно-давно драббло-туры и круги однострочников, и появилось чрезвычайно приятное, ностальгическое чувство)
Первый пошел. Сонгфик для Васеньки.
Скачать бесплатно Fall Out Boy - The Phoenix на Muzebra.com.
2 757 словЛица погружены в темно-синюю военную раскраску. Цвет словно впитался в самые поры. Его не счистить, он сделался рамой, за которой тени и внимательный быстрый взгляд. Приклад винтовки увесисто бьется под локтем, создавая особый военный ритм движений. Слыша его, колонисты по закону обязаны подчиниться. Некоторые - подчиняются. Что происходит с другими, Блейн никогда не видел, но уверен, что сержант Смайт научился действовать в таких ситуациях. Ангельский звон металла ввинчивается в ушные раковины, щекочет масляным чадом ноздри. Заводит.
Это конченое место, говорил Блейну отец. Не лети туда, останься дома, пережди хоть пару месяцев. А хочешь, мы тебя в камеру, в озон и удивительно спокойную дымку? Проспишь завтрак, как детстве, и не увидишь всей разрухи. Полгода не пройдет, Блейнерс, ты выйдешь из кладовки и не узнаешь мир вокруг. Блейн Андерсон, тогда еще не солдат далтонского отряда, с решением тянул, медлил и мямлил, а потом отца пристрелили через зеленые занавески на кухне. Мама любила говорить, что это цвет первой листвы, а Андерсон-младший был склонен верить. Они разместили отца на плиточном полу, пока пробитая вторым выстрелом противопожарная сигнализация пищала и щелкала красной кнопкой. Оттаскивать отца от окна оказалось тяжело; он все еще мог моргать, хоть на его жилете непоправимо выступал кровавый мак с черной точкой посередине. Мать действовала аккуратно и быстро, но в тот момент Блейн мог думать только о старшем брате. Тот жил на большой земле своей большой интересной жизнью. Купер – так звали брата – был актер и певец, часто разъезжал по госпиталям, чтобы читать пациентам стихи, болтать, развлекать - у него получалось все. Платили, не жалея, - так Андерсоны сохранили дом. Купера боготворили, Блейн не мог отнимать брата у калек и простоватых работниц баз сохранения. Даже сейчас. Всеобщий любимец Куп. Мэрилин для поколения, которое не отличит органику от фальшивки, но всегда увидит в человеке настоящую искру.
Отец перестал с присвистом опустошать и наполнять легкие. Мать тихо сидела на корточках, ожидая нового выстрела, а Купер бы обязательно что-нибудь придумал. До пятнадцати лет он только и делал, что портил игрушки Блейна, но потом быстро избавился от надоевшей роли брата-задиры. Резкая перемена, приносящая в родительский дом тишину и особый вид умиротворения.
Блейн надеялся, что прямо сейчас он тоже должен измениться. Так же непоправимо. Стать приличным человеком, даже самоотверженным. Ничего не бояться. Но он боится приклада сержанта Смайта. Приклад зол и идеально ложится в выемку на шее, а Смайт смотрит сквозь свою синюю маску как незнакомец на ночной аллее вдалеке от дома.
Тем вечером больше не стреляли. Из штаба Лаймы Блейн и мама получили официальную записку. В ней говорилось о том, что выстрелы были стратегической ошибкой, которую допустил какой-то стажер. Неправильно рассчитал ход ствола, только и всего. Никто не должен был погибнуть. Простите. Простите, семейство Андерсонов. К записке прилагался чек на восемьсот долларов.
«Наверное, мы могли бы купить по нему запас газа на пару месяцев», - жалобно сказала мама, заглядывая в глаза младшему сыну, которого не понимала больше первого. Ее морщинки на потерявшем упругость лбу сложились в гримасу, с которой толстенькие мопсы ждут угощения.
«Я записываюсь на контроль колоний», - ответил Блейн. Он чувствовал в себе тот заряд свежести и уверенности, с которой молодые люди добровольно идут в объединенные войска. Записываются в ведомость, проходят медосмотр, целуют девушек в щеку и отбывают на шаттле, пропахшем консервами и нестиранными носками. И только глядя в иллюминатор на удаляющуюся большую землю, испытывают запоздалое разочарование.
Над кудрями Андерсона смеялись, и Блейн начал зачесывать их гелем, который выменял на несколько галстуков-бабочек и чистую сорочку. Блейн оказался слишком мелким для солдата, так что пришлось подтянуться по стрельбе и вольной борьбе – оказывается, у него сильные ноги и хорошо поставленный прицел. Когда сержант Смайт бил Блейна прикладом - и в ответ Блейн вытягиваелся на полу, не понимая, чего хочет больше: сломать сержанту шею или продолжить лежать животом вниз - виски ломила пудовая, незамутненная ненависть. Воспитательные сеансы проходили с завидной регулярностью: Смайт решил, что жизнь Андерсона до базы складывалась чересчур благополучна.
Шеренга солдат проходила мимо разрозненных горсток местных. Женщины прятали лица в грубых ладонях, убитых на стирке и работе в шахтах. Блейн гремел обмундированием точно напротив Смайта. Приклад снова бился о его бедро, так буднично.
- Смотри, - сказал Смайт, когда еще ничего не произошло.
Из-за горизонта плавно поднялись желтые ленты ракет, закрутились в воздухе, как безобидные светлячки, и озарили долину далеким снопом света. Белым, сжирающим остальные цвета. Выжигающий жизнь оттенок.
- Джеки. Джеки-фонари, - сдержано объяснил сержант, кривя губы, - Мертвецы стали на защиту колонии от американской демократии! – крикнул уже всему отряду, который, как по команде, оглушительно рассмеялся. В смехе - боязнь взлететь на воздух, презрение, что-то очень примитивное.
- Это была соседняя база, - пораженно выдохнул Блейн.
- Конечно, была! – рявкнул Смайт, - Посмотри, сколько заряда спустили, да от нее камня на камне не останется.
- Там был Сэм… - дошло до Андерсона.
- А тебя не было. Радуйся, уебок, - Смайт стиснул его встряхнул за загривок, не чувствуя сопротивления веса тела и груженого рюкзака. А потом словно не выдержал и, спускаясь на шепот, предупредил, - Взрывная волна уже близко. Берегись, Блейнерс.
«Что это значит?» - хотелось спросить Блейну, но было ясно: ответа не будет.
Отряд спешно добрался до собственной базы, но внутренние системы оказались в полном порядке (за исключением засорившегося толчка в западном крыле). В спальном блоке тут же загремела тяжелая музыка, берцы принялись отбивать ритм. Кобейн надрывался.
- Кто здесь молодая кровь?! – Смайт, очевидно, забрался на одну из коек или тумбочек.
- Мы! – завопили солдаты, едва нюхнувшие пороху.
- Громче! - приказал Себастиан.
Смайта боготворили. Он лечил вознесением кулака и приводил к жизни нарядом вне очереди. Не то, чтобы он заботился о своих ребятах, просто Смайт не был дураком и знал, как все устроено. Если сержант отдаст официальное распоряжение, парни сиганут в пропасть и будут отплясывать гопака до тех пор, пока не расшибутся о бурые скалы.
Блейн пялился на чистенькие белые стены базы и не мог представить, чтобы они рассыпались в щепки сегодня днем. А ведь Джеки-фонари могли посветить и в эти окна. Андерсона захватила непонятная сладкая истома от одного осознания, что оно – его тело – все еще живо. Чувствует отвратительный гул за стеной, страдает от пота. Пятки ноют от неразношенной обуви. Все вместе - отблеск незатейливого счастья, подернутый паутиной дурных вестей.
- Почему не со всеми? – ревниво спросили позади, словно можно ревновать человека к его одиночеству.
Смайт был уже слегка навеселе, в том виде, когда человек способен делать чрезвычайно трезвые для пьяного человека выводы. Блейн не любил эту фазу, потому что правда вообще-то никому не нужна.
- Пытаюсь представить, как нашу базу атакуют.
- Кто?
- Не знаю. Кто обычно взрывает американские объекты?
Смайт промолчал, будто не заметил вопросительной интонации.
- Мы обязательно сломим дух этой колонии, поверь мне, - он отхлебнул немного виски из бокала Блейна, а Андерсон даже не успел отнять руку.
Короткий момент прикосновения показался Блейну вечностью. Примерно так люди следят за падающими с запястья в реку часами. Пикирующими с балкона крупными купюрами. В конце концов, автоматной очередью, которая шьет утопленную в земле мазанку. Момент неотвратимости.
Сержант вяло улыбнулся и продолжил:
- Мы готовы убрать каждого сумасшедшего, который прикрепил себе на пояс чумные капсулы и думает, что будет по его. Цивилизованная система налогообложения, Блейнерс! Они дают, мы берем, ничего сложного.
- Я летел бороться за исконные земли, - капризно сказал Андерсон.
- Наверное, хотел увидеть Нью-Йорк? – поддел Смайт.
- Я видел наш, второй Нью-Йорк. Но это совсем не то, о чем рассказывала мама.
- Блюз, автомобильные гудки, неон? Китайская еда в маленьких ресторанчиках?
- Вроде того, - пробормотал Блейн, нахмурившись, - Всегда хотелось узнать, каково было тогда.
- Проще, - односложный ответ, - Но их время закончилось, понял?
- Да.
- И началось наше.
Блейн упрямо сжал губы, чтобы не выпалить глупость.
- Снова поставишь меня в наряд вне очереди?
Смайт достал из кармана платок и вытер одну щеку. Из-под темного цвета показался серый кусок кожи с мелкими колючками щетины. Узкая челюсть и крупный рот в россыпи родинок.
- Нет, но советую повеселиться сегодня ночью.
Кажется, сейчас Себастиан Смайт ненароком проболтался. Он кисло посмотрел на стакан виски и улыбнулся. Условный знак, что можно вытянуть еще кое-что – до разумных пределов.
- Почему?
Теперь Смайт сидел, развалившись на учебной парте: разведенные ноги в берцах, ритм костяшками по дереву, чистая половина лица с ухмылкой-полумесяцем.
- Фонари, - терпеливая подсказка, - Всего два, хотя обычно выпускается четыре. Понимаешь, для кого предназначались два других? Ну что ты здесь забыл, Блейнерс, зачем оставил мать одну? – тоскливо произнес Смайт.
- Не нарывайся, - культурно предупредил Андерсон. Пререкаться с сержантом было последнее, чего ему сегодня хотелось.
- Мне за это что-нибудь будет? – с готовностью откликнулся Себастиан.
В сущности, приложить его об стол было несложно - Смайт как раз игрался с пустым стаканом, катая его по столу, словно безмозглый кот соседки Андерсонов. Кота звали Табб, и он был таким жирным и облезлым, что походил на подушку от диванного гарнитура.
- С-сука, - выплюнул Себастиан вместе с кляксой потемневшей слюны. Закашлялся.
- Обещаю тебе полный пансион, - Андерсон получил свою порцию крови и сделался гораздо дружелюбнее. Смайту тоже больно. Одно осознание этого успокаивало и придавало гарнизонной жизни некоторый – пресноватый – вкус.
- Я заждался, - искренне признался Себастиан, на пробу шатая передний зуб, - Я так заждался.
Неожиданно Блейн понял, что, прежде чем сломать дух колонистам, Себастиан и сам надломился, пошел трещинами. Чересчур твердая глина не выдержала обжига. Возможно, их сержант ждал Джеков-фонарей как спасение от ежедневной рутины. И когда Андерсон скорбел по старому другу Сэму, спеленатому бетонной крошкой, Смайт маялся от хронической скуки.
- Если хочешь, можем пойти в мою спальню, - еще одно безотказное средство от безделья, - Я же не слепой. Нам обоим не помешает смена ролей.
Он цеплялся за помятую форму Андерсона как за нечто вещественное, нитку, которая обещала вывести из глухого лабиринта.
- Сдайся, Блейн. Хватит нам одного фронта. Дороти сказала по секрету, что обожает тебя, - вкрадчиво заговорил Смайт и огладил приклад винтовки.
Опасная привлекательность его жестов рассеялась наполовину, сделав сержанта просто - опасным.
- Есть идея получше, - развеселился Блейн, - Это я поимею тебя, Смайт. Потому что умные всегда трахают проигравших…
Андерсон осекся. Пока он пьяно доплетался до поворота в жилой отсек, Себастиан продолжал вопить насчет того, выпустят ли они свадебных голубей. Блейн подумал, что голубей разорвет на подходе к одному из азотистых облаков, зависших в небе праздничными оранжевыми шариками.
Тревожный сигнал зашелся визгом и тут же смолк: отключилось электричество. Блейн вскочил, запутавшись в тощем одеяле, впотьмах сполз со второго яруса кровати, обул голые ноги. Солдаты заспано переругивались, крыли Смайта, фронт и арабов.
Белоснежной вспышки на этот раз не было. Не фонари. Отряд перевел дух, и только толстяк Трент продолжал сидеть на койке, бухая основанием своей счастливой биты по полу, будто мерный отсчет ударов помогал ему прийти в себя.
- Дюваль, Стерлинг, на периметр оба! – рявкнул Смайт, вышибая дверь плечом. Он успел надеть защитный жилет и каску из черного металла, поверхность которой освещалась острым холодным росчерком, - Андерсон, за старшего.
Неожиданно. За стенами послышались первые выстрелы. Дымчатыми октопусами расползались по полу окислившиеся испарения: базу решили взять измором.
- Надеть кислородные маски, - распорядился Блейн, глядя, как бледного Джеффа, закатанного в полимер пехотной брони, мотает из стороны в сторону, - Перемещаться небольшими группами, стрелять в упор. Все ясно?
Андерсон защелкнул под подбородком хромированные язычки каски - полная изоляция. Теперь в спальном отсеке друг на друга смотрели два пришельца, квадратноголовые, раззадоренные опасностью и адреналином.
- Сверху сказали дождаться усиленного отряда Клэрингтона, - проскрипел Смайт так, будто он и Блейн были на середине ожесточенного спора.
- Ты шутишь, мы тут все передохнем, - огрызнулся Блейн, пока они тащились в основной сектор принять доклад ночных дежурных и самостоятельно разобраться с техникой.
Впереди двигалась кошачья фигура Смайта: широкая спина, расчерченная полосами формы и металлическими иглами каркаса-защиты. Длинные ноги и крупные ступни, ступающие бесшумно и аккуратно. Чем-то неуловимо Себастиан напоминал Блейну старшего брата, и от сходства нервно скручивался желудок.
- Стой, - попросил Андерсон.
Смайт продолжал тихо продвигаться вдоль главного коридора. Наверху искрила единственная рабочая лампа: кто-то не поленился выкорчевать ее с корнем. Проводка свешивалась на пол глянцевыми ветками ивы. Сквозняк раскачивал их медленно и зловеще. Здесь уже проходили чужие, уничтожая все, что попадалось под нож и пули.
- Себастиан, - неожиданно жалобно позвал Блейн.
Смайт остановился. Повернул черную голову с металлическими гранями. Блейн почти видел, как от злости сощурились его узкие глаза. Два гневных зрачка внутри непрозрачной конструкции.
- Дежурных давно убрали.
- Двигаемся дальше, - отрезал Смайт.
- Впереди мертвый коридор.
- Я сказал, двигаемся дальше.
Зная манеру сержанта, разговор грозил окончится пулями в Андерсоновом животе. Ведь масляная Дороти обожала его. Под сапогами слышались осколки ламп. Они потрескивали как мыши-полевки, когда по соседним отсекам перемещались солдаты базы. Хотя сама она уже лишилась самого главного – связи и возможности к обороне. Далтонская база позволяла вытекать крови своих солдат, обрушивать стены, взрывать проходы, глухие, прочно обитые листами жести.
- Дай мне Феникса, - наудачу попросил Андерсон.
- Не сможешь, - Смайт откинул переднюю часть каски к затылку, и теперь стало понятно, что он больше обеспокоен, чем зол.
- Ты говорил, что я и нормативы толком не сдам.
- Тут другое, - покачал головой Смайт, - Без связи останется только ручное управление.
- Как в старом Нью-Йорке, - Блейн ухмыльнулся сквозь толстое стекло, - Парни возили своих девчонок на бьюиках, знаешь?
- Ты угрожал быть умным.
- Я угрожал тебя поиметь.
- Но я не девчонка, - устало ответил Смайт, человек, который каждый чертов день пытался доказать себе что-то. Другим Блейн его не помнил.
Блейн не успел увидеть, кивнул Смайт или нет. И наплевать на систему подчинения, скоро будет негде нести наряды.
Зверь зарычал красиво и благородно. Размял мотор и скрытые в нишах лопасти. Красный загар от проливного огня мягко отсвечивался от стен ангара. Блейн следил за реакциями: впустит или нет. Наконец, в корпусе очертился контур двери. С мягким звуком она отъехала в сторону, открывая вид на кабину. Два места, как в настоящем бьюике. Протертый плюш, немного старомодные датчики движения. Локатор с зелеными точками.
Блейн сал в Феникса с должными предосторожностями. Им обоим надо было немного времени, чтобы привыкнуть. Блейн вывел махину на взлетную прямую элегантно, как девушку, которой предложил первый танец. Нутро Феникса сыто перекатывалось: Андерсон залил в него все остатки бензина которые смог найти и перетащить в ангар по открытому пространству, скрываясь от осветительных фонарей. Пару раз вслед его ботинкам давали короткие пунктирные очереди. Но теперь важно другое. Любимая птица Далтонской защитной базы готова ко взлету. И если Смайт испугался вести ее вслепую, на ручном пилотировании, то Блейн достаточно удачлив, чтобы попробовать.
Впереди виднелись маленькие человеческие фигуры в белых кафтанах с покрытой головой. Лобовая выдержит.
Каким же огромным оказался этот Феникс. Блейн, по правде, не был уверен, существует машина на самом деле, или птица - плод фантазий Лео. Мелкого темноглазого Лео из дежурки, который и в игольное ушко мог пролезть, если было необходимо…
Турбины завыли всерьез, голодно и звонко. Набирая высоту, Андерсон отжал белую кнопку на рычаге управления. Снизу высвистел первый Джек-фонарник. Лента полета и мягкий взрыв. Веер из сухой земли, комьев. А потом ожившие точки на радаре, в двух километрах и четырех. Выход новых фонарников.
Блейн практически не понял, что его таранят сзади. Что юркие ракеты смяли крылья Феникса. Что спасательная капсула с его телом врезалась в изножье базы. Внутренняя обшивка сложилась листом бумаги, и что правый глаз, не выдержав, лопнул и горячо растекся под закрытым веком.
Понимать Андерсон начал позже, лежа в кровати в позе мирно упокоенного: вытянутое деревянное тело, ладони на животе. Казенная пижама. Столик. Плакат с глянцевитым изображением Купера над дверью. Куп постоянно жаловался, что на всех рекламных фото выходит восторженным идиотом. Судя по всему, не преувеличивал.
Краешком глаза Блейн усмотрел скорчившегося над тарелкой Себастиана Смайта. Сосредоточенного, вымытого и одетого в штатское (клетчатая застиранная рубаха, штаны, кеды). Он хлебал шумно и голодно, забыв о приличиях - двигались только лопатки и сухощавый локоть. Перехватив чужой взгляд, Смайт оторвался от дела и вытаращился в ответ как испуганный зверек. Около рта прилип кусочек капусты.
На какую-то секунду, всего на мгновение, Блейну показалось, что это вообще не Смайт, а чужой человек, чем-то отдаленно похожий. Но затем Себастиан сыто откинулся на спинку побитого молью кресла, и его рожа наполнилась прежним довольством и холодным спокойствием.
- Я съел весь твой суп, - веско сказал Себастиан, захватывая капусту со щеки красным языком.
Андерсон зажмурился. Не то чтобы он полностью сдержал обещание быть умным. В коридоре шумел телевизор - экстренный выпуск новостей. С другой стороны, нет никаких сомнений в том, что Смайт был все еще жив, а отсутствие Дороти накидывало ему несколько дополнительных очков.
- Мы еще тебя на ноги поставим, Бейнерс, вот увидишь, - Себастиан забормотал себе под нос, - Как нашего общего дружка Феникса. Возродим из мяса и железа, и можешь не беспокоиться насчет глаза. Нет глаза - нет проблем.
Блейн попытался прислушаться к голосу диктора, но кто-то слишком громко пережевывал бисквит. Пожалуй, неплохой шанс, чтобы провалиться в обморок и побыть в блаженном неведении еще немного.
Крипи ПВП для Хаттера.
Скачать бесплатно Lana Del Rey - Burning Desire на Muzebra.com.
1 500Бархатный воздух облизывает кожу по закатанные края рубахи. Между насыщенным полевым духом улавливаются бензиновые отзвуки. Дэйв щелкает зажигалкой - пламя разбивает надвое о линзы очков-авиаторов. Втягиваются щеки; губы – единственное по-настоящему красивое в его лице – обхватывают шуршащий сигаретный фильтр.
Заметно, что Дэйв старался одеться не как всегда, более изощренно, хотя ему и не подходит это слово. Карофски купил новые кроссовки за восемьдесят баксов, вот и все. На нем чистые штаны, свежее белье. Пахнущая порошком майка и жетон, высовывающийся из расстегнутого ворота.
Он чувствует себя, пожалуй, горячим парнем. Парнем, который имеет право побыть живым один день в неделю. Вне обязательств. Дэйв курит крепкие Кэмел и пялится сквозь плешивый луг у трассы, нашпигованный треском насекомых и сухих веточек. Карофски превосходно владеет собой, умело оттягивая всякое соприкосновение с реальностью. Время течет медленней, оно не истончится, пока Дэйв не закончит с сигаретой, и последний кусок пепла не упадет на остывающий асфальт.
Закрытая заправка на городских окраинах – конечно, это не Вайн-стрит. Но Карофски все еще в Голливуде. Отпечатки Дэйвовых ног оставлены на каждой славной аллее. Носок кроссовка сминает бычок – маленький сувенир городу, который разрешил освоиться у себя типу вроде Карофски. Тип проводит рукой по затылку, и японский красный карпик заспанно ворочается на его шее, словно решив переждать эту ночь в надежном укрытии.
Сам Дэйв полон сил. Окончательно пропадает монотонность движений и плавность мыслей. Теперь в голове фонтанируют смазанные картинки, и все из-за вибрации телефона в кармане джинсов. От одного этого деликатного рычания Карофски готов кончить посреди ночной заправки. Однако тянуться к ширинке запрещено правилами. Вместо язычка молнии Дэйв отщелкивает блокировку мобильного.
«Мы будем гнать очень быстро», - пишут с незнакомого номера, - «Я выкину тебя на полном ходу. Потом сдам назад и выебу прямо на капоте».
Дэйв глотает вязкую слюну, скулы темнит неуместный румянец. Час до наступления полуночи, когда Карофски расхаживает вдоль трассы, нацепив солнечные очки и кепку с эмблемой Гигантов, самый тяжелый. Ему часто мерещится, что никто не приезжает, и вот он бредет домой (такси уже не поймаешь), чтобы исследовать механизмы смирения по карманной библии, которую подарила мама перед тем, как сдать дом местным студентам и поселиться в пансионе для одиноких стариков. Соседняя подушка на кровати Дэйва навсегда останется нетронутой. Наволочку можно будет не менять неделями…
«Намотаю на кулак цепочку с жетоном. Когда ты начнешь задыхаться от недостатка кислорода, я буду гладить твои мокрые волосы».
Сложившаяся традиция – периодически отправлять смс. Они договорились насчет них, когда первую краденную развалюху взяла полиция, отследив номера по камерам слежения. Кто бы мог предположить, что в «Долине кукол» копы занимаются делом? Патрульные частенько объезжали прилегающие трассы, поэтому задержавшееся смс было знаком, что надо убираться по-быстрому, не попадаясь никому на глаза. Сегодня водитель Карофски в игривом настроении. Можно сыграть по-крупному.
Ветер разбирает челку на неаккуратные пряди. В ответ Дэйв недовольно поводит плечом, не отрываясь от экрана.
«Когда папаша говорил про то, что у меня будет прелестная жена и дети, я представлял копию тебя в своей парижской квартире. На балконе с азалиями, задом к общественности, как тебе такое нравится?»
«Лжец», - отвечает Карофски, кусая саднящий заусенец.
«Скажи «сыр».
Кадиллак подъезжает, шепча шинами. Боковое зеркало крупно захватывает палец Карофски с полоской оторванной кожи и собирающейся на ее поверхности кровью.
- Запрыгивай, - весело говорит Смайт, высовывается из открытого окна по талию и крепко целует Карофски в губы.
- Привет, – Дэйв кладет широкую ладонь Себастиану Смайту на плечо.
Сейчас Смайт загорелый, веснушчатый и счастливый - не то, что после учебы в Европе. Того заморыша с унылым взглядом и единственным чемоданом вещей давно нет. В первый же день они пошли и заложили в ломбард золотой перстень, собственность университетского мужского общества.
Можно сказать, неправильный образ жизни пошел Себастиану на пользу.
Они едут к морю, скрывающемуся за шеренгой древних как прах пальм.
- На небе только и разговоров, что о море, - Смайт явно что-то цитирует и в довесок хохочет кривоватым ртом. Достаточно несовершенным, чтобы казаться привлекательным для жалкого эстета Карофски.
Вода перекатывается у берега, как четки в руках китайского торговца. Дэйв спешно доедает клецки из коробочки, когда они подкатывают к пустынному пляжу. Грязноватый песок, несколько смятых бутылок из-под Кока-Колы, забытый детский сандалик. Вид на неспокойные волны легко сделался для них родным.
- Искупаемся?
Не дожидаясь ответа, Себастиан переключает скорость и съезжает с гравиевой дорожки на песок. Кадиллак тяжело переваливается с задних колес на нос, забуксовывает, а потом обиженно бурчит, жуя песчинки облезлыми покрышками. По хайвею ему больше не кататься.
- Себ, ты сдурел, - мурлычет Дэйв, убирая приборы из китайской забегаловки в бардачок.
Иногда на него находит. В семь утра Себастиан вываливается в трусах на лужайку за свежей газетой, танцует с экономкой под блюзовые пластинки, а то грозится завести какого-то соловья. Пару раз он плакал в постели, но это не забота Карофски, как выразился Смайт. Забота Карофски – любить. А если ему сложно, то они снова сыграют. Игры на доверие – хороший выход для парней, которые ничего не боятся, но при этом мучаются от паранойи.
- Твою мать, - вырывается у Дэйва, хотя он вроде бы плотно сжал челюсти. Впереди все меньше гравия и все больше славной кисейной пены.
- С ней все в порядке. При чем тут Аделин? – злится Смайт и выжимает педаль газа.
Кадиллак пищит тормозами как маленький. Стопы чувствуют мокрое: сквозь ткань кроссовок просачивается морская вода. Машину едва заметно раскачивает течение. При каждой новой волне уровень воды прибывает. С усилием машина проезжает еще немного. Камни проходятся по дну бензобака, и вода, наконец, плещется в окна, вливается вкрадчивыми черными потоками. Холодная. Колени Дэйва мгновенно дубеют.
- Смайт, - жалобно тянет Карофски, - мы сейчас перевернемся.
- Разумеется, нет, - изумляется Себастиан, - Я же встал на ручник. И у меня встал.
Смайт делает обиженное выражение лица, включает лампочку над их головами, которая еще может кормиться от не затопленного аккумулятора, и, кряхтя, перемахивает ногами через рычаг передач.
- Долбанутый, - поражается Дэйв, лязгая зубами.
Спина Себастиана тоже покрыта мурашками. Потом Карофски бережно прощупывает шрам от аппендицита, будто лично вырезал воспаление и подшивал. Ему непередаваемо нравится ощущение – чувствовать вес Смайта, сокращения грудной клетки под ладонями (Себастиан задержал дыхание). Дэйв огибает языком ключицу, обсасывает кожу на ней, пахнущую мужским парфюмом,как соль на вкус. Смайт перебирает в темноте его мокрые волосы. Ловит ртом жетон в потяжелевших от воды складках рубашки. Демонстрирует выгравированный личный номер Дэйва на пластинке, зажатой между зубов. Карофски оттягивает вниз его налившуюся кровью нижнюю губу. Показывается десна и белоснежные полукружья зубов. Лампочку коротит, Смайт выгибается, бухаясь спиной на бардачок. Негнущимися пальцами Карофски вытаскивает язычок пояса из пряжки, дергает молнией.
- Ужасная неделя, - признается Себастиан, проводит по лицу ладонью, другой держась за тканевый козырек, - Я начал скучать.
В накатившей с водой черноте Дэйв с трудом разбирает детали. Смайт вьется ужом, пытаясь натянуть на его член скользящий смазкой презерватив.
- Да ну его, - Себастиан сдается и отбрасывает резинку в сторону. Ее тут же подхватывает набегающая волна. По груди Себастиана сползает рваный слой пены, - Давай так.
- Тебе не нравится, - спорит Карофски. Смайт любит, чтобы было приятно. Быстро, медленно, дома или на улице. Себастиана устраивает любой вариант, которому сопутствует получение максимального удовольствия. Даже в уничтожаемом волной кадиллаке он не потерпит боли. И Дэйв это знает.
- Мы просто попробуем, - идет на уступки самому себе Себастиан Смайт. Тяжело насаживается на загнутый вперед член и оседает, слабо поскуливая.
«Эй, эй», - шепчет Дэйв, гладя ему бока. Пальцы нащупывают чужие зажмуренные глаза, напряженно изогнутые брови.
- Двигайся, чего застыл, - рычит Себастиан, не в силах пошевелиться самостоятельно.
Карофски поднимает бедра вперед, врезаясь коленями в автомобильную панель. Незаметная, крошечная амплитуда. Кажется, Смайт рвется. Смайт ужасно гримасничает, и уже готов убраться из тачки, вывалившись через пассажирское сиденье, но Карофски не дает.
- Дэйв, - мямлит Себастиан, обнимая его за плечи и приваливаясь к плечу.
- Я не разрешал выходить, - мягко говорит Карофски перед тем, как толкнуться чуть посильнее, - Субботние игры, - успокаивает он, - Думай о том, что мы будем делать на следующей неделе.
Еще пара сильных заходов. Карофски обмякает на черной коже кресла, Смайт оседает сверху, как истлевший воздушный фонарик.
- Я буду в командировке, - едва заметная вина голосе, - Так что ты останешься один на выходные.
- Скажи, почему биржевые маклеры так часто в разъездах?
Набирающий силу прибой стучит о борта машины. Сеанс купания подошел к концу. Если хотите обновить билеты, заплатите по счету.
- Не выходи из себя. Хочешь, выдумаем что-то покруче?
Карофски смотрит на обессиленное говорящее тело ужасным, омерзительно влюбленным взглядом. Трясина по имени Себастиан Смайт перекрыла ему воздух. Отныне Дэвид дышит только смайтовской туалетной водой.
- Когда мы постареем, то будем вспоминать эту ночь как приключение, - наконец-то справившись, говорит Карофски. Он щелкает ручкой двери, но та не поддается.
- Мы уже постарели.
- Чушь, - не соглашается Дэйв и ласково поглаживает мужское запястье.
Под восходящим солнцем высвечивается профиль Смайта и его рано начавшие седеть виски.