В один пост не поместилось, так что разделила миники по-братски и тащу к себе. Чуть позже должны воспоследовать миди.
Название: Скажи "да"
Бета: Кленовый Лис.
Категория: слэш
Жанр: фантастика, романс
Рейтинг: R
Краткое содержание: Бен заподозрил неладное и был чертовски прав
2 588 слов
Я заподозрил неладное, когда увидел, как чувак управляется с йо-йо. Не считайте меня снобом, но за те пять лет, пока он обивал углы школьного двора, никто не услышал от него ни единого связного слова. К тому же он двинуться не мог без того, чтобы не набить синяков на колени, а тут йо-йо. Ноги, говорю, были у него как лапша и руки тоже. Вы верите, чтобы в реальной жизни кто-то стал крут безо всякой предыстории? Я тоже не поверил.
Представьте: я, стою со своими парнями. Обсуждаем формы соседской барышни, что светят прямо через блузку, словом, ведем беседу об исключительно тонких материях. Вдруг у веревочного городка раздается вопль. Не просто, знаете, недовольное тявканье, а самый настоящий возглас жуткой боли. Примерно так орал я сам, когда младший брат решил, что неплохо бы прыгнуть на меня с дерева, и нечаянно сломал мне нос. Оборачиваемся.
Пацан из выпускного класса пятится ползком через веревки и деревянные ступеньки. Прямо скажем, выглядит ошалело, даже испуганно. Он здоровый тогда был, да и сейчас, наверное, тоже. Если меня раскормить спортивным питанием, а после заставить проглотить пару бильярдных шаров, придем приблизительно к его комплекции. И – пятится. Мы сперва не поняли, зачем бы ему скулить на всю площадку, а потом пригляделись: спиной к нам на него надвигается тот самый, чувак.
Территория наша, поэтому снимаемся с качелей и идем разбираться. Чувак продолжает безмятежно поигрывать йо-йо. Туда-сюда его катает, подрезает прямо в воздухе и мгновенно мотает шнур на катушку. Один в один – хамелеон втягивает язык после поимки мухи.
– Сдурел, Акерлей? – скулит старшеклассник, стирая со щеки красный след от колесика йо-йо.
Аккуратно сработано, ничего не скажешь.
Оглядываюсь на чувака, но его лицо непроницаемо. Космический скафандр, бетонное ничто. Признаков помешательства или срыва не видать, а ведь я профи, поверьте многолетнему опыту общения с алкашом-отчимом. Напротив, чувак спокоен и собран. Стал со своим оружием единым целым. Хренов снайпер.
– Впредь не бросайся словами насчет меня, – разъясняет он и дает залп йо-йо по балке в двух дюймах от уха здоровяка. Тот морщится, но глаз не отводит.
– Какими? Что ты неполноценный, принцесса?
– Верно, – чувак тянет молнию на потертых штанах. – Например, что я принцесса.
– Собирается ссать прямо тут, – полуутвердительно шепчет кто-то из нашей банды.
– Исусе, он правда это делает? – удивляется Кармен, самая разбитная девица во всей школе, еще одно удачное командное приобретение.
Не знаю, как насчет остальных, а для меня было очевидно: чувак в здравом уме и отлично понимает, что творит. Его полузабытое имя вертелось у меня на языке, не хотело поддаваться. Поди ж ты, столько лет учебы бок о бок, а ничего примечательного с чуваком не происходило.
– Адам, – выпаливаю я, будто мою память смешали с порохом и дали залп из пушки.
Он оборачивается в легкой растерянности. А-дам, ну конечно. По правилам викторины мне полагается джек-пот и путевка во Флориду для всей семьи. Только с семьей у меня напряженка, у Адама тоже. Поговаривали, будто он живет с дедом в развалившемся доме на окраине. А может, дед к тому времени уже и помер.
Адам Акерлей стоит с наполовину расстегнутой ширинкой и рассерженно хмурится. Видать, я его задел. Учителя звали Адама только по фамилии, а говорить после занятий по-человечески с ним никто толком не пытался. Во всяком случае, ни я, ни банда не были в курсе, чтобы у чувака водились хоть какие-то друзья.
Смотрит он на меня, изучает, я в ответ пялюсь на треугольник линялых трусов, выглядывающий из его брюк. Чувак спрашивает:
– Ну что?
Очень устало. Будто ему душу неделю в аду ебли. Чересчур обреченный тон для старшеклассника или типа того. И тут до меня доходит, что факты решительно не сходятся. Акерлей – он ведь не такой человек, чтобы запросто нассать на предмет своей ненависти. Это больше по моей части (не спрашивайте).
– Ты чего лица школьникам портишь? – включаю расслабленный тон, который сотни раз опробован на отчиме в подпитии, – Ему теперь ни одна девчонка на выпускном не даст.
– Зато не сболтнет лишнего, – поясняет Адам, а у самого вид побитой собаки.
– Боюсь расстроить, но о тебе всегда будут болтать. Потому что ты, Адам, неебически странный парень.
Так и говорю: «неебически», очень небрежно. Как бы закрепляю свой статус перед бандой и Акерлеем заодно. Взгляд чувака кричит о том, что его достала школьная пирамида из хищников и жертв. В конце концов, Адам не выдержал, а здоровяка-старшеклассника зацепило взрывной волной. Масса не имела здесь никакого значения. Взять и обоссать оппонента – как вам такая идея?
– Дело в том, что ни у кого из нас нет особого выбора, Акерлей. Лучше воротник поправь. Чутка выбился, пока ты психовал и пулял по людям йо-йо.
Я явно болтаю лишнего. Киваю банде, и с крайне сардоническими минами мы возвращаемся к качелям. Побитого старшеклассника у веревочного городка для нас больше не существует. В отдалении задумчивый Адам Акерлей постукивает йо-йо по земле и мастерски ловит его на петлю, обмотанную вокруг пальца.
– Как ты заметил, что воротник сбился? – подозрительно шепчет красавица Кармен.
– Сам не знаю. Отвали, – шепчу я в ответ. Потому что я на самом деле в замешательстве.
Остаток учебной недели проходит спокойно и даже пресно. После занятий в пятницу я слоняюсь вокруг школы, раздумывая, как бы половчее провести выходные. Отчим в очередном запое, а младший в бойскаутском лагере. Мне не за кого отвечать и не за что ответить, поэтому я забредаю за вдохновением на задний двор. И кого бы вы думали, я встречаю?
– Здорово, – скалюсь Адаму как родному.
На мне старые джинсы и убитая футболка. Самое оно, чтобы отделать выскочку Акерлея и не сажать отчима на деньги. Форма приличного заведения влетает в копеечку, а мое семейство вовсе не славится расточительностью.
– Забыл что-то? – лениво спрашивает Акерлей. Он сидит, прислонившись спиной к стене, игрушка все еще при нем, прицеплена к поясу брюк.
Решаю не тянуть и перейти к делу.
– Знаешь, я следил за тобой последние дни.
– Наследил – убери, – без выражения отзывается Адам и даже не тянется к игрушке. Похоже, не считает меня за противника.
Я настолько взбешен, что откидываю допотопный скейтборд в сторону и набрасываюсь на такого спокойного, такого безразличного Акерлея безо всяких вступлений. Мы катаемся по траве минуты две, а то и больше. Я бью его в ухо, оттуда уже сочится тонкая струйка крови. Вдыхаю пыльный солоноватый запах, будто ничего приятнее нюхать не доводилось. Адам с ужасающей силой бьет меня в живот. Буквально натягивает на свою коленку, а я, даром, что лучший в классе по отжиманиям и бегу, поддаюсь, как тряпичная кукла. Однако отвечать, ясное дело, не забываю. Нас хватает еще на пару точных ударов, и мы ненадолго перекатываемся друг через друга. Я дышу тяжело и хрипло, кажется, во мне что-то сломано, например, ребро; он дышит поверхностно и часто. Над верхней губой, которой едва касалась бритва, поблескивает пот.
– С-сука, – рычу сквозь сжатые челюсти.
– Дома поговорим, – выплевывает Адам, и на его лице опять появляется выражение растерянности и гнева.
Тайм-аут закончился. Мы готовы отмолотить друг друга до полусмерти. А для чего еще существуют пятничные вечера?
***
Адам передает мне только что взорванный косяк. Принимаю его с величайшей аккуратностью и затягиваюсь на пробу.
– И все-таки, зачем было напрашиваться? – не может взять в толк Акерлей. Я вообще-то тоже.
– Не знаю, – щурюсь на заходящее солнце. Поверьте, это замечательное чувство: валяться на траве в начале осени и трепаться о всяком. – Утром ты и сам напрашивался.
– Не стоило вам подходить.
– Территория, Адам, – решаю пояснить я. – Мы ее делим. А если поделили, свою надо защищать.
– Хорошо звучит, – одобряет Акерлей. – Только реализовывать сложновато.
– Мы же в школе. Можно просто делать вид.
– И что в таком случае подумают твои дружки?
Адам берет из моих рук косяк, и мы оба сознаем, что его пальцы задерживаются на моих чуть дольше, чем следовало. Невозмутимый Акерлей и бровью не ведет.
– А это уже мое дело, А-дам.
Он сжимает ладонь на обколотом краю скейта и предлагает:
– Кто хуже откатает, будет должен.
Я встаю на ноги и снимаю с вытянутых коленей траву.
– Что именно?
– Ты догадываешься, – улыбается Адам.
***
Воспоминания о пятнице гложут меня все выходные, а понедельник на то и понедельник, чтобы подчистую стирать прогресс прошлых недель. Если у меня вылетает из головы, что конкретно нужно делать с логарифмами, куда уж новой версии Акерлея помнить, что задний двор не предназначен для избиения школьников.
– Какого хрена, Адам? Мы же все уладили! – ору я во всю глотку, приближаясь к неравной паре в исполнении Акерлея и Кармен.
– Что было под косяком, остается там же, – отбривает меня Адам и шлепает языком йо-йо у бедер Кармен.
– Дай ей уйти, – говорю, а сам достаю биту из крепления на рюкзаке. Вот теперь-то мы поговорим! – Она же девчонка.
Кармен насмерть оскорблена, и чуть позже я обязательно поплачусь за неосторожную формулировку, но сейчас на повестке стоит другой вопрос.
– Прекрати беситься из-за каждого неосторожного слова, Адам. Люди не могут постоянно плясать под твою дудку. Мы, кажется, говорили именно об этом.
– Когда это вы говорили? – уязвленно вступает Кармен. Задним умом я догадываюсь, что слегка ей нравлюсь, но мы слишком разные, чтобы заявиться в школе как пара. По крайней мере, до выпускного.
Адам замечает мой отсутствующий взгляд и дает еще один залп. На этот раз йо-йо проходит около девичьей шеи и врезается в каштановые кудряшки.
– Не испытывай судьбу. Кармен, можешь идти.
Я почему-то уверен: Акерлей меня послушает. Что он вообще склонен прислушиваться к тому, что я говорю. Даже если мы не общались пять лет из-за того, что Акерлей был пустым местом и ходил немым, как рыба.
Кармен марширует мимо меня, нарочно пялясь куда-то в сторону. А я под конвоем Адама поднимаюсь в один из деревянных домиков для мелких. Тут тесно. Ноги Адама упираются в стенки дома. Усаживаюсь прямо между ними.
– Ты ей нравишься, разве не понятно? – сообщает Акерлей. – Я просто решил сообщить, что с тобой у нее не выгорит.
От бесстыдной прямоты Адама закладывает уши. Разеваю рот и пытаюсь что-то сказать в ответ, но, знаете, я не спец по любовным делам. Почти такой же, как пришелец-аутист, сидящий напротив меня.
– И что это значит?
Кажется, я понял его как-то неправильно. Мои ладони потеют за секунды, но Адам и не думает отступать. Он меняет положение, становится на четвереньки и придвигается ближе. В полутьме блестят его серьезные глаза.
– Ты должен мне дважды, Бен. Незакрытые долги я ненавижу.
Ничего не успеваю сказать, а Акерлей уже целует меня, языком тревожит мои губы. Он стискивает забитый, коричневатый от синяков бок, и я, сам того не ожидая, просовываю между нами руку, берусь дрожащей ладонью за адамово ухо, заклеенное пластырем.
Акерлей дрочит мне уверенно и жестко, будто полжизни только этим и занимался. Дрочит. Мне. Знает, как должно понравиться, и делает короткие паузы, когда понимает, что я сдержусь и не заору на всю детскую площадку. Мы бьемся спинами о колючий, не приспособленный для совокуплений брус дома на дереве. Мне вдруг кажется все это жутко смешным: мы, бревенчатый домик с крашеной крышей, и солнце, бьющее сквозь дыры в потолке.
Тянусь к ширинке Адама, его жутким, линялым трусам. Он зачем-то останавливает меня, говорит «Подожди».
– Чего? – бормочу я, тыкаясь ртом, полным слюны, Акерлею под сбитый воротничок.
– Не надо, – шепчет Адам и улыбается мне в пробор. – Лишнее.
Я кончаю с тихим подвыванием, как волчок-одиночка, а Адам все сидит надо мной, облизывая пальцы после спермы. Натягивает на меня боксеры и аккуратно, с жуткой тщательностью застегивает пуговицу на джинсах.
– Что не так? – срываюсь на свист и сжимаю его ввалившиеся от скудного рациона щеки. Акерлей морщится, словно не он только что вытягивал шею и брал сперму с редкими каплями смазки на язык. – Что с тобой не так, твою мать? Ты что, не хочешь кончить?
– В том и дело, – выдыхает расстроенный Акерлей и кладет голову на костлявые руки.
Я, как завороженный, ловлю каждую деталь. В голове вспыхивают десятки нюансов. Длинный адамов нос, что с горбинкой и тонкими ноздрями, его пальцы, сгрызенные под мясо ногти, ресницы, короткие и жесткие, как у настоящего пацана. Носки и вздувшиеся на ширинке форменные штаны. Он так болезненно скуп на эмоции, что я хочу орать за нас двоих. Орать на всю школу, крушить деревянные домики и поджигать их, спичка за спичкой.
– Не хочу об этом говорить.
Я набираюсь мужества, чтобы озвучить то, что скрутило меня два дня назад, пережало горло к чертовой матери и одарило этой ненормальной привязанностью. Зацикленностью на парнишке Адаме, до которого мне не было бы дела, если б не одно но.
– Ты… Ты не Акерлей, – говорю я и тут же вжимаю голову в плечи. Ляпнул так ляпнул.
Но в своем внутреннем компасе я почему-то уверен.
– Понял по твоему взгляду, когда ты стрелял йо-йо около морды того выпускника.
– Разве так бывает? – тихо отвечает Адам, сжимаясь на своей стороне домика. – Чтобы я был Адамом, но не был Акерлеем? А, Бенджи?
Сходит послеоргазменная довольная сонливость. Я медленно понимаю, что Адам не отрицает моего дурацкого, прямо-таки странного заявления. Значит, я совершенно прав.
– Поднимайся, – командую я. – Пошли.
Мы вываливаемся из домика, заправляя одежду под ремни. Беру Адама за руку, и мы почти бежим вдоль липовой аллеи ко мне домой. Перепрыгиваем через дыры в асфальте, и Адам тревожно жмется к моей руке, не смея возразить.
С первого этажа визжит отчим. Бутылка разбивается перед нашими головами, и мы пригибаем спины, спасаясь от пивной пены, стучим подошвами кед по лестнице. Я хлопаю дверью, закрываю нас на шпингалет. Адам все еще не может отдышаться.
– Раздевайся! – говорю тем тоном, который уважает моя банда и которого боятся чужие. – Оглох?
Акерлей сверлит меня темными глазами и зачем-то подчиняется. Сворачивает с шеи галстук, кладет на покрывало сложенный пиджак, скатку брюк и пожелтевшую рубашку. Он стоит передо мной в одних растянутых трусах, а я пялюсь на его грудь, колени и низ живота с полоской темных волос, как последняя шлюха.
– И белье тоже, – жестко напоминаю я.
Адам бросает трусы на кровать.
Не знаю, что я хотел под ними увидеть. Резиновую пизду, атомную подлодку, цифру сорок два, написанную гигантским кеглем? Под трусами Акерлея только член средних размеров. Кожа на его теле чистая, без шрамов, татуировок и царапин. Совершенно обычный человек.
– Извини меня, – отираю красноту лица дрожащими ладонями. – Сам не знаю, что творю. Просто ты изменился, Адам. Сильно. Что с тобой случилось?
Акерлей приближается ко мне. Замечаю его прежнее выражение непонимания и детской тоски. С ним он лупил старшеклассника, слизывал мою сперму. С этим выражением он кладет меня на лопатки и наваливается сверху, нескладный. Красивый.
– Адам заснул, – мягко говорит он и оставляет на моих губах предупреждения-укусы. – Ему было тяжело и страшно. У него хотели отнять дом и кинуть в приют, а Адам даже не знал, как следует ответить. Больше всего на свете ему хотелось уйти, может быть, начать путешествовать. И тогда появился я, точно такой же путешественник. Он перепоручил тело и свою жизнь мне, а сам перебрался в другое место. Ты никогда там не был, так что объяснить будет сложновато.
– Выходит, ты мозговой паразит? – холодея, уточняю я. Очаровательная угловатость Адама оборачивается жутью, на которую я боюсь поднять взгляд.
Адам целует мои закрытые веки и тяжело дышит где-то под ухом.
– Предпочитаю называть себя путешественником. Это простейший трансфер, Бен. Ничего из ряда вон выходящего.
– Разумеется, – сжимаю ладони в кулак, не давая им дрожать. – Взял да и трансфернулся на Землю, чего тут необычного?
– Заметил только ты. Сперва я решил, что нахожусь в полной безопасности.
– И начал бить тех, кто послабее?
– Акерлей мечтал однажды ответить обидчикам, понимаешь? Так что я не смог сдержаться. У меня еще есть время, Бен. Адаптироваться к среде, замаскироваться так, чтобы даже ты не разобрал во мне путешественника, а видел только знакомого парня с потока. Я сумею, Бен, даже не сомневайся.
Сжимаю его голое плечо с разлитым отзвуком света поверх. Говорю раздельно и четко:
– Не смей. Среди нас должен быть хоть кто-то без маскировки. Допустим, ты.
– Ладно, – легко соглашается Адам и опадает справа от меня, нежась кожей в нагретом солнцем квадрате. – Как хочешь.
Я пялюсь на россыпь планет на плакате под потолком. Нептун, Уран, Юпитер. Откуда все-таки явился Адам Акерлей? С какой планеты, звезды или астероида? Может, речь и вовсе не о материи пространства, а, например, о времени.
– Главное, никогда не проси взять тебя с собой, – говорит Акерлей, гладя мой пораненный в драке бок.
– А не то что?
– А не то я скажу «да».
Название: Лакуна
Бета: Седьмая Вода
Категория: слэш
Жанр: фантастика
Рейтинг: R
Краткое содержание: сержант Липко решил рискнуть и вытащил короткую спичку
2 999 слов
Задумывались когда-нибудь, как может смотреть живой мертвец? Я говорю о тех, кто жив, но по разным причинам не может полноценно собой распоряжаться. Порой в их глазах замечаешь подавленность или, наоборот, желание не сдаваться, временами – бессловесную радость (сам поел, оделся, провел утро без рецидива). Но с этим парнем было иначе: его взгляд подчистую лишился эмоций. Внутри засела тишина, посбивавшая привычные человеческие ориентиры. Во всяком случае, таким он поступил на станцию, и с таким человеком я приступил к работе.
Я взял с полки фолио с его данными и вошел в палату. Площадь предназначалась для двоих, но соседнее место пока пустовало. «Каспар Липко, сержант восточного флота», – выдал фолио, уловив движение моих линз.
– Сержант, – кивнул я.
Липко не отреагировал. Он лежал на койке с поднятой спинкой – за счет этого у нас появлялась возможность зрительного контакта. Липко был первым моим пациентом c параличом, полученным при вооруженном столкновении с ксеносами. На тот момент я терялся в догадках, что произошло на спорном квадрате, точнее, как помочь людям, вернувшимся из короткого боя калеками. Мышечную стимуляцию мы уже испробовали, однако дело было не в мышцах как таковых, а в мозгу. Нервные импульсы не доходили до нужных участков тела, и служивые жаловались, что больше не чувствуют себя ниже груди или шеи. Классическая терапия упорно не давала результатов.
Положа руку на сердце, я не мог назвать себя сведущим в деле установления Контакта, но для меня являлось глубоко явным и прозрачным: человечество не представляет, с кем столкнулось и сколько еще предстоит пережить ради контроля над дальним космосом. Квадратом, который вряд ли по праву принадлежит нам.
Подтверждение хода моих мыслей находилось прямо передо мной. Тело сержанта парализовало по неизвестной науке причине. Вероятно, в ту минуту мы оба понимали, что сержант проваляется в койке с подымающейся спинкой еще очень долго.
– Каспар, – я устроился в кресле и взялся за перо. – Понимаю, вы не в настроении разговаривать, но, судя по отметкам медсестры, к беседе готовы. Порция снотворного поступит в ваш организм приблизительно через час.
Он уставился на меня своей серой тишиной и, неплохо артикулируя, сказал:
– А вы, собственно, кто?
Я отвечал на этот вопрос двадцать лет кряду. Иногда ответ казался мне очевидным, иногда я плевать хотел на поиски и молча прикладывался к бутылке. Для пациентов моя реплика оставалась неизменной.
– Я Боб, ваш личный психотерапевт.
– Да идите вы, – тут же отбил Липко без единой интонации.
– Что-то не так?
Сержант Липко преподнес мне сюрприз. Фолио показывал блок с результатами осмотра, где говорилось, что у Липко паралич начинается от груди. Но я совершенно не ожидал, что с той же пустой миной сержант протянет руку и положит ее на мою ладонь.
– Какой из вас Боб? – пояснил он. – Вы же черный.
Я оценил контраст блеклой кисти со светлыми волосками и моей угольной кожи. Я давно не реагирую на выпады пациентов, но этот пассаж был сказан настолько отрешенным тоном, что мне инстинктивно захотелось вскочить с кресла и оставить на лице сержанта отпечаток ботинка.
– Для вас я Боб, Липко. Таковы правила, – отозвался я после заминки.
Мы не называем настоящих имен пациентам, особенно если речь идет о специальном модуле станции, где содержатся безнадежные больные. Не называем, в основном, ради нашей же безопасности. Одному богу известно, на что способен разгневанный человек, у которого отняли надежду на благополучное будущее. Чем он займется, лишившись надсмотра и кормежки, неизвестно вообще никому. Кое-кто раскрывал пациентам имя из солидарности, но я не был поклонником этих опасных экспериментов.
– Правила… – Липко поглаживал тканое покрывало. Было ясно, что тактильные нюансы для него больше не существуют, а за руку он меня взял, только чтобы вывести из себя. – Нам говорили то же, когда приказывали стрелять по целям в упор.
– Ксеносы, – догадался я. – Вам нужно выговориться, не стесняйтесь.
Липко невозмутимо кивнул и нажал на кнопку вызова сиделки.
– Пожалуйста, скорее, – без выражения пролепетал он. – Лечащий врач только что обвинил меня в расизме и грозил физической расправой. Мои чувства верующего задеты.
– Что? – изумился я. – При чем тут чувства верующего?
– Я верю, – торжественно пронудел Липко, – в Америку, свободную от предрассудков.
– Что ж, до следующего раза, сержант. Боюсь, снотворное пойдет в дело раньше, чем я рассчитывал.
Я дощелкал все необходимые блоки фолио, чтобы система засчитала наш сеанс, и двинулся к более сговорчивому пациенту. Стоило ли торопиться: у самой двери я нос к носу столкнулся с Танишей.
– Нэнси, – поприветствовал я Танишу, поправляя очки.
– Боб, надо переговорить.
Таниша схватила меня за локоть и вывела из палаты.
– Зачем ты взял Каспара?
– На меня повесили сержантский состав от «Л» до «П».
– Много их?
– Двадцать четыре.
Загорелись сигнальные полосы. По указанному направлению пробежал интерн с реанимационным чемоданчиком. Мы ненадолго прервались, слушая пиликанье сирены и стук утюгов в интерновском скарбе. Я бегло скользнул по профилю бывшей жены, подмечая пару морщинок, свежезаплетенные косы и полоску декоративной помады. Наверняка охаживает парня из педиатрии, но я только за.
– Не кипятись. Я знаю, что ты портачишь, если объем работы растет.
– Это называется «обнаружение первой внеземной цивилизации», Нэнс.
– Да брось! Всего лишь пыталась проявить заботу. Каспару сейчас тяжело, вот он и сорвался.
– Ему не просто тяжело, – я заглянул в миндалевидные глаза Таниши, в которых плескалось любопытство. – Кажется, он помнит о ксеносах.
***
Отметить День независимости собрались все. В пищевом блоке было не продохнуть: места за столиками заняли пациенты и персонал. В честь праздника крутился государственный канал, повара выставили подносы с пирожками и пирамидами желе. Я вышел из каюты, предвкушая десерт, а Липко был заинтересован исключительно выпуском новостей. С экрана подчеркнуто буднично сообщили о передислокации ксеносов и превосходстве перед ними объединенного флота.
Я стал за спиной каталки сержанта. Среди других пациентов он выделялся бритым черепом с морковно-рыжей щетиной подрастающих волос. Его правое плечо подергивалось.
– Полная чушь, – пробормотал Липко себе под нос.
Я наклонился к нему и прощупал мышцы. Дрожь стихла, шея Липко немедленно залилась красным румянцем.
– Предлагаю продолжить терапию, сержант.
– Зачем? Я подписал отказ от психологической помощи. Теста перед выпиской будет достаточно.
– У вас нет лакуны, так ведь? – я закинул пробный камень. На тот момент уверенность в том, что Липко запомнил атаку пришельцев, была катастрофически мала.
– Чего нет? – Липко напрягся.
– Провала в памяти, как у остальных.
Сержант захотел укатить от меня подальше и решительно взялся за рычаг кресла.
– Послушайте, – заговорил я, – эта информация поможет не только вам, но еще множеству людей. Чиновники уверены, что все под контролем, угрозы нет. А вы как считаете?
На бесстрастном лице Липко не дрогнул ни один нерв.
– Пойдемте-ка, – выжал из себя сержант и добавил с максимальным сарказмом, на который был способен: – Боб.
Мы вернулись в больничный сектор. Коридоры пустовали. Сколько беженцев перевидали стены нашей станции, задумался я. Сколько горячечных идей впитали, выплавив из них батарею жестяных тарелок с налипшей кашей, тысячу перестиранных наволочек и зеленых бахил. Липко уложил себя на койку. За дверью прогремел новостной джингл, уступив место развлекательной передаче.
– То, что я сейчас скажу, должно остаться врачебной тайной, – предупредил Липко.
Я кивнул. Каспар Липко закрыл глаза, пытаясь расслабиться.
– Сперва нам ничего не говорили, прикрылись учениями на дальнем квадрате. А там – они. Ксеносы не шли на контакт, вообще не проявляли активности. Зависли без движения, поэтому резонно было предположить, что столкнулись мы с небольшим пограничным постом. Квадрат, он, понимаете, как бы наш, в Солнечной системе, но мы до него ни разу не добирались – необоснованные затраты топлива. Ничего примечательного территория не содержала: ни астероидных троп, ни спутников. Вакуум, такого во вселенной девяносто пять процентов. С ксеносами нам, конечно, был выгоден контакт, а не конфронтация без подготовки. Мы проболтались неподалеку от них с неделю, когда руководство отдало приказ о стыковке с судном. Представляете, Боб? Чтобы человечество обнаружило инопланетную расу и вместо того, чтобы послать переговорщиков, пыталось стыковаться с пограном? А у него, может, задача: уничтожать все, дробить органику в пыль при первом приближении. Короче, кое-как нашарили стыковочный отсек. Взломали. Опасались, что не потянем по технологиям, но не так уж сильно мы от них и отстали. Само судно по прикидкам инженеров было небольшим, мобильным. Вместительность – до трехсот особей. Вы, наверное, все это уже слышали по телевизору.
– Нет, Каспар. По телевизору информация подается порционно и очень сжато. Персоналу было сказано ограничивать вас от информации извне, но, поверьте, новостные сводки не дают и половины того, что вы уже рассказали.
– Меня посадят?
Я смутился.
– До тех пор, пока ваши воспоминания не обнаружены и вы не подписали бумаги о неразглашении, буква закона на вашей стороне. Слышите, сержант?
До этого Липко не проявлял эмоционального отношения к событиям, о которых вел речь. Правду ли он говорил, или его рассказ был конфабуляцией, непреднамеренной выдумкой, еще предстояло выяснить. По сравнению с закрытыми источниками это было уже что-то. Информацию о сближении могли обнародовать лишь в том случае, если флот ксеносов достигнет земной атмосферы. Судя по всему, Липко не считал сценарий вторжения возможным, но мне было необходимо подтверждение.
– Судно вело себя враждебно?
– Сомневаюсь, что речь могла идти о поведении. Когда мы обследовали блокпост, то уже понимали: никакого общения, никакого диалога между нами не будет. Люди зациклены на технике, закатали себя в металл, а эти – совсем другие, – Липко уставился в потолок, будто на серых дырчатых пластинах видел очертания корабля. – Ксеносы мыслят как единое целое. Похожи на колонию пивных дрожжей. Весь корабль в проводящей жидкости, крови, слизи – зовите как угодно. С нас потом эту слизь неделями растворителями смывали. Ну а зачем ее снимать, Боб, если они ей, кажется, осязают?
– Что вы хотите сказать, сержант? – спросил я, боясь упустить какую-нибудь мелочь.
– Я и правда видел его, – Каспар шумно сглотнул. – Живого ксеноса. Никакие это не яйцеголовые, не ящеры и уж точно не чужие с кучей щупалец. Он красивый был, Боб. Насколько можно быть красивым в скользкой оболочке. До сих пор удивляюсь, почему я не испугался тогда. Мы разделились, я шел по коридору – это, конечно, так, знакомое слово. Тамошние проходы соты напоминают или кротовьи лазы: ни света, ни привета, и он мне навстречу. Конечности тонкие, чуткие, двигается плавно, летит почти в этой своей слизистой накидке. Я дал по нему очередь, но быстро понял, что важные ткани ранить не так-то просто. Самостоятельных органов в отличие от людей пришельцы, кажется, не имеют, все черт-те где разбросано. А силуэт вполне похож на наш, вытянутый, стройный. Когда он меня к стене соты прижал, я схватился за него в ответ, а вместо слизи или мышц почувствовал крепкий каркас. У ксеносов броня, только не рукотворная, а как бы наращенная, естественная. Это люди появляются на свет беззащитным комком. Кто-то, может, уже рождается в панцире и ничего не боится, ни других рас, ни вооруженных нападений, потому что сам до зубов вооружен и располагает свободой, знаете. Возможностью быть благородным. Отпускать, как нас отпустили. Доктор, а ведь какой, должно быть, панцирь у бога? Он ведь прощал не один отряд.
– Вы считаете их богами, сержант?
Липко задумался на мгновение и через силу улыбнулся.
– Не знаю. Они все-таки решились нас не убивать.
– Для чего тогда отняли память?
– Чтобы мы не просто не умерли, а смогли жить. Тот, которого я встретил – я почему-то понял, что он молодой, неопытный совсем, – не справился или не захотел.
В словах сержанта слышались шизоидные нотки человека, сломленного стрессом. Липко нуждался в отдыхе, не столько в физическом, сколько в духовном. Необходимо было срочно транспортировать его на Землю, подальше от военных воспоминаний. Несмотря на внешнее спокойствие, он раз за разом вспоминал миссию, и энергия, заключенная в недвижимом теле, шла ему только во вред. Я дал зарок поскорее свернуть терапию, но все же не удержался от нового вопроса:
– Каспар, почему вы так отчаянно их выгораживаете?
Липко посмотрел на меня, словно на записного дурачка. Для него ответ был очевиден и не нуждался в доказательствах.
– Потому что я побывал в его голове, доктор, а он в моей. Людям и ксеносам нечего делить в космосе, мы слишком разные.
– Вы понимаете, что несете несуразицу? – уточнил я. Иногда слова, сказанного вовремя, достаточно, чтобы пациент опомнился и самостоятельно нашел выход из тупика.
– Напротив. Я говорю здравые вещи, – Липко вновь откинулся на подушку и глубоко вздохнул, смакуя каждое слово. Без сомнения, он испытывал возбуждение. – Тот ксен, он сразу понял, кто я такой, зачем пришел на корабль. Он меня заблокировал, но вреда причинять не стал. По крайней мере, ему так казалось. Люди – они же хрупкие, вот он и не рассчитал. Сжал меня до треска, помню только, как ткнулся в эту бледно-розовую жидкость под линзой каски, как она проникла через кислородное отверстие и полезла в нос, рот, в глаза. Видно, слизистую почуяла. У ксеносов она тоже имеется и развита интенсивнее нашей. Я включился в их сеть, Боб. Связь через общую слизистую во весь блокпост, как вам такое? Я почувствовал пару своих парней и, конечно, его. Он был ближе всех, завис надо мной, вжал животом в сеть, чтобы я скорее адаптировался под их манеру общаться. Помню, он меня спросил, мол, чего я хочу, раз летел так далеко, столько готовился, учился на десантника, экзамены, мать их, сдавал. А у меня башка шла кругом, я к такой мозговой атаке никак не мог быть готов. Я ему что-то ответил, не помню точно, но он меня обнял этими своими руками, закрыл в панцирь. Странно было, поверьте мне, но я не жалею. Двигался он плавно, не давал захлебнуться в жидкости, заставлял дышать через нос, будто даже посмеивался. Я его забавлял. Сейчас уже не пойму, почему. Наверное, он через меня прошерстил нашу историю, а там, согласитесь, накопилось много парадоксального и забавного. Сам – двигался во мне. Член у него был раздвоенным и ребристым, как шланг в душевой, – речь Каспара замедлилась. Он был полон неизъяснимого томного удовольствия. – Может, люби я женщин, он бы стал женщиной. Я просто чувствовал, что наконец-то не одинок. Когда ты в общей сети, ты… растворяешься. Мы столетиями культивируем индивидуальность, Боб, но в момент полного включения гордыня и обида за ненадобностью исчезают. Сейчас все внутри возвращается на круги своя, но я бы многое отдал, чтобы вернуться обратно.
– Почему вы считаете ваши видения реальностью, Каспар? Не проще ли объяснить их жидкостью, производимой ксеносами? – спросил я с интересом. – Ее, разумеется, изучат, но мне бы хотелось узнать мнение очевидца.
Связь с настоящим определяет человека. Потеряй он ее – и мир вокруг рассыплется быстрее, чем падает тот, кто потерял равновесие. Нечто похожее произошло с сержантом. Он решился отказаться от личности, и собственное тело отреклось от него в ответ.
– Даже если это выдумка мозга на ксеножидкости, она остается той реальностью, которую я полностью принимаю. Дело не в объективности, а в победе над сомнениями. Ее я отвоевал.
– Мне жаль, сержант, но придется попросить Танишу подготовить документы для отправки вас домой. Экспертное заключение звучит так: вы слишком измотаны, чтобы находиться вблизи военных действий. А они, поверьте моему опыту работы в горячих точках, вот-вот начнутся.
– Таниша? – переспросил Липко.
– Нэнси, – поправился я, холодея. – Я сказал Нэнси, сержант.
– Теперь я знаю, как зовут вашу женщину, Боб. Не боитесь?
– Если только вы захотите причинить ей вред, забыв о высшей инопланетной поруке, про которую только что рассказывали, – с любопытством палача я следил за переменой во взгляде Каспара.
Вспыхнувшая искра в его глазах полностью угасла.
– Вы правы, – ответил сержант. – Я не хочу причинять ей неприятностей. Только позвольте мне остаться, я чувствую, что скоро пойду на поправку.
– Вы лжете, Липко. Ваш опорный аппарат излечит только чудо.
– Хочу снова его увидеть, – произнес Липко с невыносимой нежной нотой, которую до сих пор едва ли мог себе позволить. Человек без мускулов и эмоций. – Предрекаете войну – будет вам война, только без пуль и убийств. Ксеносы не чуют опасности, слишком они далеко от нас, металлических дикарей. Однажды вы просто проснетесь с той же мыслью, что и я. Столкнетесь с ксеносами нос к носу, но ничего не будете об этом помнить.
– Не могу дождаться, – улыбнулся я. – Если вы все-таки встанете на ноги, обещаю, на следующей вылазке с удовольствием составлю вам компанию.
– Вы не будете разочарованы, – пообещал рыжеволосый Липко мне в спину. – Для мозгоправа вроде вас высадка будет даже полезной.
***
Я сидел в типовом кресле, почти ничем не отличающемся от тех, в которых заслушивал пациентов. На мне была броня из пористого ударостойкого материала. Всеобщая мобилизация коснулась и медперсонала. Нас освободили от пользования оружием по назначению, однако плазменная пушка исправно билась о мое бедро, оранжевым светился спусковой механизм. Таниша тоже была здесь. В режиме прямого эфира я наблюдал реакцию людей, бросившихся на защиту дальнего квадрата. Медики и десантура тревожно переглядывались, сильнее сжимали фиксирующие ремни и отбивали ритм тяжелыми ботинками. В тысячный раз я задал себе вопрос, как могла рядовая миссия обернуться началом третьей мировой. Мог ли я что-то изменить после разговора с сержантом Липко?
Мне осталось только испытать все на своей шкуре, наконец-то увидеть ксеносов собственными глазами. Правительство настолько успешно путало карты, что теперь даже мы, люди с необходимым стажем, чувствовали себя неопытными юнцами. Таниша переживала гораздо тяжелее меня.
– Держись, детка, – сорвалось у меня с языка. Я давно оставил попытки быть бесстрастным в этом море мобилизационного сумасшествия, паники и полной дезориентации. Доверять приходилось только инстинктам, и сейчас они требовали привести бывшую жену в чувство. – Мне говорили, ксеноморфы не обладают человеческой жестокостью. У них другие методы защиты.
– Я тебя прошу, не говори загадками, – прошептала Таниша. Сегодня ее темная оливковая кожа, которая мне всегда так нравилась, покрылась бледностью испуга и тревогой перед будущим.
Нас с легкостью могли убить, как и любого космодесантника-штурмовика. Передовая уравнивала, вручая каждому равные шансы.
– Таниша, Боб прав. Пока мы не заходим на территорию ксеносов, нас не трогают. А знаете, почему мы действительно туда не зайдем? Силенок не хватит. Мощности современных кораблей недостаточно для преодоления такого гигантского расстояния. Человеческая ограниченность сослужит нам хорошую службу! – Сержант Липко, все еще заметно деревянный, неловкий, вытянул шею из соседнего кресла, пытаясь докричаться до Таниши сквозь гудение моторов.
– Было бы хорошо, если так. Каспар, но откуда вы знаете, что ксеносы покинули дальний квадрат? Спутники не раз ловили оттуда сигналы.
Каспар улыбнулся открыто и светло, словно не было месяцев подготовки ко второму вылету.
– Поверьте на слово, мэм. Их там давно нет. Мы столкнемся с ними, только если они сами захотят. Правда, Боб? – я не поверил своим глазам, когда Липко подмигнул мне, к тому же сделал это практически без напряжения.
– Какой я Боб? Я больше не твой лечащий врач, Каспар, – прокричал я в ухмыляющееся лицо сержанта. Таниша улыбнулась, скрывая лицо за пластинками шлема.
– Как прикажете звать? – завопил возбужденный донельзя сержант.
– Меня зовут… – начал было я, а потом корабль тряхнуло, тяжесть обрушилась на крышу и потянула судно вниз, сквозь бархат космических пустот.
Тугая жидкость закапала с потолка и поползла вдоль обшивки. Я чувствовал ее на своих дрожащих коленях, все еще зафиксированных гравитационным креслом.
– Мне страшно! – проскулила враз охрипшая Таниша.
Я опустил взгляд к оранжевому блеску плазменной пушки. Успеть бы схватиться за рукоять.
На одной ноте выл Липко. Свет в кабине мигнул и тотчас погас.