In The Flesh | драббл и мини

[please-go-fuck-yourself]

Название: Леска
Автор:  Тетушка Гарик
Бета:  D. Oranus
Размер: драббл, 826 слов
Пейринг/Персонажи: Саймон Монро/Кирен Уокер
Рейтинг: R
Краткое содержание: ляг и расслабься, если не можешь кончить

— Мы можем попробовать еще раз, — Кирен говорит так, будто речь идет о решении квадратного уравнения.

Мы можем попробовать так, иначе или по-другому. Но в конце концов под чертой останется тот же гнилой остаток. Они оба мертвы, и ничто не вернет им жизнь, которую они лично, капля за каплей выжали из себя. Саймон – медленно и планомерно, а Кирен быстро и решительно, в две дорожки против тысяч заснеженных дорог Монро.

— Давай еще раз, — кивает Саймон и поддается на уговоры, как поддавался депрессии, унынию и другим грехам, включая гомосексуализм и поедание креветок. Целому списку из книжицы в двух томах, которой грозила мать до того, как погибнуть в восстание.

Саймон перенес ее смерть относительно спокойно, почти стоически. Он оказался из типа убийц-психотиков, которые делают дело, а после даже не подозревают о совершенном преступлении. Болезненные воспоминания начисто стираются из памяти, чтобы обеспечить целостность хозяйского разума. Хотя кто сказал, что Саймон не продолжает быть психотиком до сих пор? Могила не исправляет, скорее, дает отсрочку. Запускает цикл тупого монотонного сна. Мертвец смотрит в дыру барабана, где стирается грязное белье прошлой жизни, и если буддист будет ждать перезапуска до закрытия прачечной, то баптист вроде Саймона угрюмо покажет на это средний палец.

И все-таки обещает Кирену попробовать. После нескольких месяцев прикосновений и узнавания он не помышляет о покое. Кирен почти уоллисовский юнец Чаттертон – не дает оторвать от себя взгляд. Рыжеволосый и обнаженный, сжимающий между коленей еденное молью покрывало, он воплощает все, чем Саймон мечтал обладать. По части мастурбации они навечно семидесятилетние старики, что, впрочем, не мешает любить, хотеть и лежать голышом в общей кровати.

— Мне ужасно хотелось нагнуть тебя прямо над могилой в тот день, когда мы познакомились, — объясняет Саймон успокаивающим, интимным тоном.

— Правда?

— Ага.

— Продолжай, — Кирен сосредоточенно закрывает глаза.

Он чертовски наивен и все-таки хорош такой, какой есть. Наблюдать за его постепенным взрослением отныне главная саймонова привилегия. Он не променяет наивность Кирена ни на опытность, ни на взрослую сговорчивость. Кирен Уокер – первый, кто преодолел вес погребальной земли на своих плечах. Он тот, кто опередил Саймона на полбесконечности. За драгоценные секунды нужно цепляться изо всех сил. Саймон достаточно разбирается в людях, чтобы понять: это не совпадение, в Кирене, как в древней амфоре, кроется нечто особенное.

— Когда ты рассказывал о том, что мечтаешь уехать из Роартона, я был готов приковать тебя цепью к столбу и поджечь, лишь бы не потерять. И даже тогда это казалось мне слегка ненормальным.

Кирен тихонько улыбается в ответ, и Саймон решает провести пальцами по его впалому животу, подобраться к стволу члена. Словно на пробу, взять его в ладонь.

— Что-нибудь чувствуешь? — спрашивает Саймон.

— Думаю, да, — с сомнением говорит Кирен и толкается ему в руку, надеясь, что уговоры подействуют.

Член ПЖЧ физиологически не расположен к насыщению кровью. Саймон заставляет Кирена перевернуться и опереться на локти. Осторожно целует расправленные лопатки и выступающий позвонок склоненной к подушке шеи.

— Когда ты появился на пороге той ночью, я боялся, что сделаю тебе очень больно, — шепчет Саймон в бледное ухо Кирена, выискивая самый слабый отклик. — Что я тебя сломаю к чертовой матери. Что до смерти выебу, ты слышишь меня?

Кирен отчетливо кивает, и Саймон слюнявит палец, опускает его между ягодиц. Гладит твердые, сомкнутые мышцы и ввинчивает палец внутрь, встречая сильное сопротивление и в то же время удивляясь расслабленной спине Кирена. Его безмятежному спокойствию: тело игнорирует боль и инстинкты, которые отныне не играют решающей роли.

«Думаю, да», — подтверждает Кирен, и Саймон добавляет к пальцу в его тощей заднице еще один.

«Думаю, да», — звучит эхо голоса Кирена, позволяя Саймону гладить изнутри в попытке дозваться до нервных окончаний сквозь абсолютно сухую слизистую.

Саймону неприятно вспоминать прошлое и сокрушаться насчет неправильных поступков. Но когда Кирен под его руками дышит размеренно и глубоко, вместо того чтобы скулить от противоречивых, непривычных ощущений, ему отчаянно хочется повернуть время вспять. Саймон дорого заплатил бы за то, чтобы обменять мешок с обветшалыми костями на прежнее тело. Саймон не больше, чем гниющее мясо с волочащимся следом шариком сознания на леске. Отныне его мозг и тело – два разных механизма, которые не работают вместе. А существовать, полагаясь на тонкую нить между ними, – не такая уж классная затея.

И все-таки Саймон находит баланс где-то между. Он умудряется найти Кирена, добиться его и выстроить вокруг них двоих непробиваемую стену, куда не проникнет нож Пророка.

Кирен пытается уловить чужие движения и, опадая на простыню, обещает, что они могут попробовать еще раз. Саймон морщится, как от кислой пилюли.

— Или можем выждать время, — мямлит Саймон, когда леска вокруг его шеи натягивается совсем уж остро. — Мы другие, Кирен. У нас другие потребности. Но я все равно решил любить тебя.

Киреново все – такую же натянутую леску, чувство юмора и рыжие, облитые золотом волосы.

— Правда? — тихо уточняет Кирен.

— Ага.

«Так замечательно просто знать, что ты мой», — поет Лесли Гор сквозь помехи старого радио.

Два живых мертвеца с удовольствием пялятся друг на друга, зная, что у них в запасе бесконечность и еще чуть-чуть.


Название: Love is Gun
Автор:  Тетушка Гарик
Бета:  D. Oranus
Размер: мини, 2 206 слов
Пейринг/Персонажи: Саймон Монро/Джон Вестон
Рейтинг: R
Краткое содержание: доктор Вестон – тот, кто помог Саймону снова стать человеком

Когда Саймон различил две фигуры в белом, он почему-то не думал, что умер. По телу разливалась боль и ломота. Саймон почувствовал себя в одночасье состарившимся. Тридцатилетие и наркотики убивали, но по-другому. В теперешней реакции не было и следа воспаленной поспешности и гнева, плещущего через край.

— У тебя неврит. Не бойся, — человек в белом подошел ближе. — Атрофировались нервные окончания, мы над ними поработаем. Скоро научишься управлять конечностями с помощью зрения, главное, задаться целью.

— Что все это значит?

Язык не слушался. Зафиксированный то ли на какой-то платформе, то ли на кресте, Саймон изучал лабораторию. Название норфолкской лечебницы ничего ему не говорило.

— Значит, я обязательно тебе помогу. Извини за кандалы. Мы должны быть уверены, что все будет в порядке. Мы тебя бережем.

Саймон уже знал, что мужчину с нервной линией рта зовут Джон Вестон. Джон с интересом следил за движением белесых глаз Саймона, которые сам же ему и продемонстрировал, подняв ручное зеркало. «В радужках разрушился пигмент, потому что ты был мертв довольно долго», — пояснил он. Джон прошелся по камере, откуда спешно вывозили клетки с бешеными.

Обучение началось. В ощущении постоянного напряжения прошла неделя.

— Посмотри-ка, ты научился сидеть самостоятельно. Убираю утяжелители, — отметил Джон и присел на корточки, разбираясь с кожаными ремнями. Тяжелые наручники так и не снял. — Понадобится время на полное восстановление кинестетики тела. Ты ведь наверняка помнишь, каким неловким был после восстания?

Саймон уткнулся взглядом в шею Джона под воротником рубашки и сглотнул. Еще недавно он с легкостью переломил бы ее, а сразу после впился в сонную артерию, знаменуя прелюдию к настоящей трапезе. Мозг. Теплый, тяжелый, липкий и красно-сладкий, как ньютоновское яблоко, покоящееся между сомкнутых ног юной Евы. Незабываемый вкус и текстура. Джон, несомненно, был умным человеком, а значит, его мозговые ткани были тренированными и развитыми подобно мускулам профессионального спортсмена.

Монро дождался, когда ощущение голода ослабнет, и спросил:

— Что именно от меня требуется?

— Выдержка, — Джон оторвался от приборов и сел напротив. — Ежедневные тренировки помогают, так? А мы пока сосредоточимся на том, как усовершенствовать нейротриптилин.

— Поскорее бы, — ощерился Саймон, и Джон принял его неумелую остроту, улыбнулся в ответ.

Долгие недели Саймон был единственным выжившим. Синдром потери следовал за ним по пятам, взбирался по ступеням программы реабилитации. Больше всего на свете Саймону хотелось вернуться домой или хотя бы в могилу – чтобы восстание оказалось всего лишь видением. Однако он больше не был прежним мальчиком, заблудившимся в метамфетаминовой дымке. Саймон изо всех сил сживался с Норфолком, кафельными стенами и защитными кандалами, а Джон Вестон уважал в нем это упорное стремление.

Как-то раз он положил перед Саймоном лист, вырванный из школьного задачника по математике. Проходили, кажется, примеры на логику. Никакого умножения или квадратных корней, только верные умозаключения.

— Когда сможешь решить эту головоломку, считай, с мыслительным процессом у тебя полный порядок. Следом подтянется и тело. Обещаю, твои родные не заметят изменений, через которые ты проходил два с лишним года.

— Спасибо, — только и смог выдавить Саймон Монро.

Джон навещал его чаще, чем любого другого ПЖЧ в Норфолке. Реабилитация давалась нелегко: Саймон рушился с ходунков и снова поднимался. Джон Вестон и Виктор Хэлприн не были до конца уверены, что первостепенее: заковать Саймона в кандалы, чтобы не вредил себе и другим, или взять под руку, чтобы первый сознательный ПЖЧ не переломал кости. В конце концов, Виктор начал следить за защитой, а Джон страховать. Не было слов, которыми Саймон мог бы отблагодарить доктора Вестона.

Саймон, должно быть, в тысячный раз упал, не удержавшись у направляющей реи, которыми теперь была отделана каждая стена в Норфолке.

— Отвлекся? — подскочил к нему Джон. Проверил ушибленный бок, дождался заторможенного кивка.

— Зажмурился.

— Не страшно, — Джон провел ладонью по волосам подопечного, и Саймон ощутил неуместную неловкость.

Какая между ними может быть неловкость, удивился Монро. Он уважал Джона как человека и врача, а Джон, в свою очередь, видел его в состоянии и похуже, когда Саймон был еще не Саймоном, а расходным материалом. Бешеным, который разучился мыслить и говорить. Вестон заторопил Саймона, заставил встать, погнал по рее дальше. До Монро доходила лишь десятая часть возможного дискомфорта и боли. Это облегчало работу.

На втором этапе лечения Саймон уже свободно передвигался, ел и ухаживал за собой, а парадоксальная зависимость от доктора Вестона продолжала расти. Джона вечно не хватало. На физиотерапии, где Саймон мастерски собирал конструкторы из мелких деталей, и на обеде. Вместо врачебного столика с двумя-тремя специалистами Саймон теперь делил лавку с десятками таких же ПЖЧ, как он. Эти куски разумного мяса пытались самостоятельно двигаться, принимать решения, словом, существовать, подражая живым.

Саймон заметил доктора в коридоре сразу после обеда. Джон был один, Саймон тоже. Досмотр за частично мертвыми в последнее время стал более мягким. Дошло до того, что на внутренней территории клиники сократили количество солдат.

— Я решил головоломку, — Саймон смущенно протянул Джону листок с кривым столбцом цифр и ответов. — Сошлось.

— Это же прекрасно, Саймон, — оживился Джон. — Молодчина.

Тон был какой надо: в меру гордый за любимого ученика, в меру сдержанный, ведь ученик и сам должен знать себе цену. Но все-таки что-то в Джоне неуловимо изменилось. Он постоянно спешил и больше не искал причин задерживаться около Саймона дольше положенного.

— Что-то не так? — встревоженно спросил Саймон. Для него Джон был и оставался целой вселенной.

— Корпоративное собрание начинается через несколько минут, — доктор Вестон спрятал руку в карман. — Пытаемся наладить поставки нейротриптилина по всей стране, а люди из правительства не особенно к нам расположены. Виктор психует.

Джон замолчал и виновато улыбнулся. Саймон со взглядом побитого пса стал к Джону вплотную, втянул носом живые запахи: одеколон после бритья, теплая кожа, свежесть накрахмаленного халата.

— Все образуется. Поверь, я-то знаю, насколько вы с Виктором незаменимы. Ты незаменим.

«Джон. Дж-жон», — жужжало в голове Саймона. Радостным предвкушением билось в диафрагме. Удивляло, как деликатный, далекий от настоящей грязи Джон умудрился стать врачом. Как попал в закрытую норфолкскую лечебницу.

Из-под насупленных бровей Саймон заглянул в светлые глаза Вестона и затаил дыхание. Потянулся наудачу, прижимаясь корпусом, мазнул раскрытыми ртом Джону по щеке, по тонкому холоду оправы. Доктор Вестон склонил голову и отступил к стене.

— Прежде чем ты что-то сделаешь, послушай. Лечение – еще не повод, — тихо, но твердо отчитал его Джон.

— Я не знаю никого, похожего на тебя, — попытался объяснить свои мысли Монро.

Это не было открытием последних недель или следствием того, что они начали видеться реже. По правде, потребность в Джоне возникла с самого начала. Именно он заметил пробуждение Саймона. Именно он потратил на Саймона уйму времени и усилий. Как заклинатель-вуду, вложил в него часть своих опасений и самых больших надежд.

— Когда ты выйдешь за пределы лечебницы, влюбленность развеется. Не думай, что я не замечаю, — ответил Джон на незаданный вопрос. — Однажды ты умер и оказался здесь. Как только начнешь наслаждаться второй жизнью в полную силу, время в Норфолке покажется сном.

— То, что я научился ходить без посторонней помощи, еще не значит, что я хочу уйти от тебя.

— Разумеется, — улыбнулся Джон. — Но когда-нибудь обязательно захочешь.

Коридор был по-прежнему пуст, и Саймон решил выжать максимум из их нечаянной близости.

— Не могу больше ждать, — сказал он.

Взял лицо Джона в ладони и поцеловал долгим, медленным поцелуем. Вестон потянулся вслед за его руками, начал отвечать, раскрыл рот и позволил Саймону запустить язык, погреться теплом. Ощутить человеческую хрупкость и мягкость. Они простояли вместе еще несколько драгоценных минут.

В тот же день впервые за долгое время Джон Вестон выразил желание самостоятельно заняться санитарной уборкой камеры Саймона. Между экспериментами Саймон снова мог говорить с Джоном, а Джон вновь уделял ему максимум внимания, не пытаясь объяснить свои ранние уходы из лаборатории делами компании. Когда Саймон был отсоединен от проводов, когда его позвоночник вновь был подшит наживую, и скобы держались достаточно крепко, он чуял свою самость, первость и неприкосновенность.

— Сними рубашку для меня, — попросил Джон, свинчивая колпачок с бутылька нейротриптилина. — Пробуем новый состав. При длительном пользовании восстанавливает чувствительность.

Саймону чертовски хотелось стать более чувствительным. Ощутить свой член в Джоне, его – в своем рту. Или те мелочи, которые Монро видел, но не мог в полной мере использовать. Он снял верхнюю рубашку и уселся спиной к Вестону. Дрожь рук выдавала доктора с головой. Саймон наблюдал за ним через плечо: как Джон мочит ватный тампон в зеленоватой жидкости, как водит им, закрепленным на металлическом зажиме, вдоль спины Саймона. Жадно изучает вспоротые участки кожи и стежки крест-накрест, которые делал сам и о которых теперь сильно жалел. Окончательный выбор был сделан и одобрен обеими сторонами. Саймон Монро стал подопытным кроликом, а Джон обязался препарировать его до победного конца. В какой-то момент его рука застыла в воздухе. Саймон не выдержал.

— Джон, иди сюда.

Вестон, зачарованный собственными стежками, обошел Саймона сбоку и сжал его плечо похолодевшей ладонью.

— Все в порядке. Правда, в порядке.

— Ложь, — Джон рассерженно сжал губы в полоску.

— Даже если так, то мы выкарабкаемся. Хочешь, уйдем из Норфолка вместе?

— По контракту я здесь практически навечно. Финансирование в обмен на личную свободу, очень практичное предложение.

Саймон ткнулся лбом в пряжку на поясе Джона и потерся о шерстяную ткань брюк. Широко раскрыл рот, ловя очертания его тела. Провел носом точно над замком и почувствовал ответное напряжение. Бегло улыбнулся, потянул металлическую змейку вниз.

— Не хочу делать тебе еще больнее, — признался Джон, ловя Саймона за подбородок.

— Больнее уже не будет. Хочу тебя, Джон.

Саймон встал с табурета, высвободился из больничных штанов. Сдернул резинку трусов до колен, оставшись в одних тапочках на резиновой подошве. Подвел Джона к стене и, улыбаясь бесшабашно и ужасно глупо, отметил поцелуями его шею, скользнул языком по мочке уха, подцепил краем дужку очков.

— Без глупостей, — хрипло предупредил Джон, пряча очки в карман.

— Поглупел слишком давно, чтобы исправляться, — слова мягко перекатывались во рту Саймона, когда он расстегивал нагретую пряжку и вытаскивал пуговицу из петли.

Аккуратно приспустил брюки на Джоне и взял член в руку.

— Нравится?

— Да, — выдохнул Джон. Сильно зажмурился и впечатался затылком о стену. — Еще бы.

Саймон подчинился без слов. Провел большим пальцем по джоновой обрезанной головке, налившейся красным и теплым. А потом соединил крепкий член со своим вяловатым, но так же наполненным кровью, только отработанной и черной, и провел ладонью вдоль стволов. Джон зарычал низко, сыто, толкнулся пахом Монро в ладонь. С детским восторгом Саймон ловил изменения в лице Джона. Погруженность в себя, ноты удовольствия и истомы. Хватило нескольких отрывистых движений, чтобы Джон Вестон схватился за его плечи и, обмирая от накатившей волны оргазма, кончил в ладонь, и сперма попала на уретру, напоминая ушедший и полузабытый антураж другого места и другого времени. Другого человека. Десяток зеркал в ряд, которые сейчас сосредоточились на одном лишь Джоне Вестоне.

Саймону казалось, он вот-вот приблизится к прежнему состоянию. Сбросит пелену смерти и предстанет обновленным, словно после второго восстания. Джон был с ним еще дважды, наплевав на расписание и встречи с инвесторами, а после идеальный мир Саймона с мечтами о побеге из Норфолка лопнул. Служба лечебницы связалась с его отцом, а состояние самого Саймона все так же оставалось без изменений. ПЖЧ не желал превращаться обратно в живого, и несходство между живым и почти мертвым бросалось в глаза, словно все тело Монро вопило об этом. Перед фактом смерти Джон был бессилен, и в какой-то момент Саймон понял, что дальше встреч в клетке они пойти просто не могут, да Саймон больше и не хотел.

Новый сокамерник, Джулиан, словно подслушал его мысли и криво оскалился. Саймон уловил исходившую от него скрытую опасность и обернулся, заложив руки за спину. Джон не показывался в клинике больше недели. Тревога скребла внутренности Саймона изнутри, и процесс гниения было не остановить.

— Дурят тебе голову, старина, — заявил Джулиан.

Саймон не согласился:

— Ты не знаешь, каково это.

Рассказывать о первых месяцах не хотелось. Джон сдержал слово: новый состав нейротриптилина ставил бешеных на ноги через неделю после начала курса. Никаких обмороков от слабости, намеков на неврит, или члена, который не стоит как следует, даже если его мнет в ладонях любимый человек.

— Хэлприн и Вестон обманщики, — Джулиан любил присесть на уши. Может, потому его и закололи в прошлом – не закрывал вовремя рот.

— Мы все только и делаем, что дурим друг другу головы, — без выражения бросил Саймон и закрыл глаза.

После многочасовых стимуляций коры головного мозга Саймон сделался терпимее. Раньше играла ирландская кровь, а после погребения душа намертво ссохлась. Спорить больше не хотелось.

Влюбленность ушла вдруг, в единый момент, как порох из пушки с расстрелянными гильзами. Пули угодили в молоко. Не вина Джона, что он всеми силами стремился сделать из Саймона человека, а сотворил лишь куклу на ниточках, вынужденную прятать глаза за линзами и маскировать мертвенно бледную кожу специальным муссом.

Джулиан почувствовал растерянное состояние Саймона и первый раз по-дружески хлопнул по плечу. Шепнул:

— Что б ты знал, Монро, и больше не путал: мы не мертвые, мы – освобожденные.


И когда Джон будет принимать правительственный грант в одном из предместий Лондона, натужно улыбаясь в телекамеру, Саймон избавится от страха. Станет тем, кто поверит в освобожденных, застрявших между уходом и воскрешением. Чутье подсказывало, что пришло время покинуть доктора Вестона.

Он так и не стал для Джона главным и важнейшим, но вот-вот станет двенадцатым для сотен других людей, которые вышли из тени лесов и лечебниц, чтобы начать все заново. Как только Джон подпишет бумаги, и нейротриптилин плюс запустится в массовое производство, Саймон поймает пулю в плечо, убедившись лично: за смертью скрывается еще одна жизнь. А горячий от пороха пистолет неизменно целит в самое дорогое.