Defective
Кстати о Карофски. Меня практически не трогает судьба канонного Карофски. Да. Но я люблю и нежу своего, фанонного.
За пару часов до того, как канонный Дэйв полез в петлю из своего брючного ремня, фанонный за кратенький драббл понял, простил, а также заимел себе в пользование мужика. Что не может не радовать, конечно
ПИАРЮ СООБЧЕСТВО Дэйв/Ник МОИМ ТРЕМ ПЧ-АМ) ОНО ХОРОШЕЕ. ТАМ ДОБРЫЕ ЛЮДИ И ВСЕ ЛЮБЯТ КАРОФСКЕ.
Драбблик 400+.Сначала холодная вода. Потом потихоньку, медленно, горячая. Вот так. Ссадины почти не жгут. Пара дней, и краснота сойдет: он смазался хорошим средством. Заживет, как на собаке, благо, масса тела забрала тяжелые удары. Остались царапки от шкафчиков, мелочевка.
Дэйв поскуливает, подставляясь под тугую быструю воду. Поскуливает тихонько, почти шепотом, и первый раз жалеет, что футбол – командная игра. С этими игроками, перекошенными рожами до конца года играть. Как – непонятно. А уходить он не собирается. Из принципа, из вредности. Из-за злости и из-за гонора, в конце концов. Дэйв хорош на поле, любой подтвердит. Маленькая школа на краю города сосет у соперников по части американского футбола почище МакКинли, если это вообще возможно. Профильные предметы здесь – изобразительное искусство, английская литература и языки. Карофски и рта раскрыть не успел про хоровой кружок, на худой конец - кружок фотолюбителя, как уже натягивал зеленый шлем с металлическим забралом и переобувался в кроссовки.
Все шло неплохо, правда. От Дэйва требовалось всего лишь не разбалтывать, но постепенно он расслабился, размяк и, конечно, доигрался. Началось все с невинной шутки о музыкальных пристрастиях – ржал даже Ник, - дальше провал, а потом Дэйвом уже пересчитывают меблировку раздевалки. Проезжаться мордой по кодовым замкам выходило почему-то больнее всего. Сплошной звенящий ад в голове. Карофски сопротивлялся всерьез, бил наотмашь, но их просто было больше, а Ник ссался, стоя в сторонке и заламывая руки. В какой-то момент Карофски уловил его взгляд, испуганный и забитый даже больше, чем сам Дэйв. Простить оказалось легко: кто же будет против судьбоносных реваншей и реверсов? Только не Дэвид.
Вода в душевой била горячее и злее, расползаясь по плечам, ошпаривая поясницу, придирчиво облизывала полопавшиеся от изнурительных тренировок пятки.
- Привет.
- Привет, - поздоровался Карофски, вываливая на ладонь шампунь.
- Извини, - помявшись, сказал Ник и запустил пальцы Дэйву в волосы, аж пена зачавкала, - Меня прям парализовало.
- Парализовало, - повторил Дэвид, словно изучая на слух. – Бывает.
- А у тебя было?
- У меня? – Дэвид переспросил и тяжело, строго отмеренной порцией выпустил воздух из легких. – Нет. Пиздил и не тормозил. А меня никогда не пиздили.
- У нас нет будущего, - словно сделав открытие, вздохнул Ник. Прижался губами к седьмому шейному позвонку Дэйва, до которого только и доставал, если Дэйв сам не нагибался, и погладил кожу языком. Язык был такой, что перекрывал температуру душа, и все остальное тоже перекрывал.
- А как насчет здесь и сейчас? – предложил Карофски.
Развернулся вполоборота, перебросил руку Нику через шею, обнял, вжался всем телом. Заграбастал себе.
- Я… - Ник втягивал ртом сваренный вкрутую пар, шлепал слипшимися ресницами. Подняв голову к душу, чтобы струи убрали волосы со лба, вдруг улыбнулся. Довольно и совершенно по-детски. Будто даже ямочки на щеках появились, - Я вроде как не против.
- Вот видишь, - нагло врал Дэйв, потираясь щекой о его плечо, - Все очень просто.
UPD. Моих прекрасных неизвестных зокащеков, возможно, именно в эту минуту проглатывает кашалот. Нет, я правда волнуюсь. Одним словом, их нет с нами, поэтому я без зазрения совести добавляю текстик сюда.
Те же яйца, тольков профиль джигурда. Заказчик попросил: "Дэйв/Ник. "Медвежонок". Содержит мат.
790 слов.Когда он перекидывается, то втайне мечтает подохнуть. Ник брал с него обещание, четырежды брал, что Дэйв больше не полезет в петлю, но разве такое можно утверждать наверняка? «Мы живем в постоянно меняющемся мире», - говорит мистер Абельман, учитель истории, воняющий чесноком и начос. Карофски согласен с ним на сто процентов.
Мир, блядь, изменчив, наяривает мантрой Дэйв, пока зрачки расползаются за пределы радужек и лопаются, облепляя глазные яблоки черным. Желудок начинает штормить, сжиматься ребрами справа, слева и как будто даже сверху. Завтрак просится наружу. Приходится выблевывать через узкий неудобный рот. На пол брызгает белой лужицей непереваренного молока. Сверху шлепается размягченная буква «f» из кукурузы с оранжевым красителем. Чрезвычайно радостная расцветка. Карофски обнимает лапами вздувающиеся бока. Неотрывно пялясь на букву, истерично орет «Fu-uck», но получается безыдейное «А-а-а». Просто рев, не имеющий ничего общего с нормальными человеческим языком. С лобными долями, наверное, тоже, потому что цвета гаснут, мысли тают мягким парафином. Исчезает оборонительная нецензурщина и базовые понятия - «я», «помощь», «тело», «один», накрепко связанные с эмоциями. Дэйв приваливается мордой к стене, поджимает мохнатые ушки и громко плачет, перебирая когтями по бетону. Сердце с толстыми жесткими стенками подбрасывает, замурованное в мышцах, все сильнее и сильнее. Колет. Он принимается плакать горше.
Через долгие минуты боль унимается. Дэйв пьяно въезжает в перекрытия, падает на задик, снова встает. Звериные инстинкты пытаются найти выход из подземелья, пахнущего потом и железом, но не представляют, что такое дверная ручка. Карофски ругается, качая башкой: никому не нравится чувствовать себя облапошенным идиотом. Ленивый хищник снаружи него сдается. По полу несет ледяным сквозняком, поэтому Дэйв ложится мягким пузом на островок паркета в углу, поджимает лапы и, поскалив клыки, затихает, экономя энергию.
Карофски просыпается от негромкого шума, а ошейник уже на нем. Он никогда не улавливает нужный момент. Главный хищник на планете - человек. Таков закон бетонных джунглей с декоративными вставками из хрома (если того требует архитектурный ансамбль).
- На рыбку, - ласково говорит человек и подсовывает ему целое ведро.
Дэйв гордый, он хочет отвернуться, опрокинуть ведро, чтоб с лязгом, но пасть наполняется слюной, обоняние захлестывает волнами волнующих запахов. Карофски низко рычит, как и подобает лесному дикарю, и падает лицом в рыбу, кромсая нежные спинки трески в пышный паштет.
- Умница, умница, - нахваливает человек. – Мой мальчик.
Дэйву неприятен высокий писклявый голос, но он терпит, так как пока недостаточно сыт. Наконец, в ведре остаются только ошметки кишочков. Карофски лезет за ними с высунутым языком, однако пустое ведро заваливается набок, позвякивая высоко, почти как мужчина. Он следит за Дэйвом осторожным взглядом, крепко сжимая в руках самодельный гарпун из швабры и ножика-бабочки, примотанного скотчем.
Карофски сглатывает вкусную солоноватую слюну, и язык вдруг легко проваливается в горло. Он пугается как в первый раз, начинает голосить по новой. Поля зрачков сжимаются словно от промозглого сквозняка и приходят к своему нормальному радиусу. Дэйва ломает. Раззявленный рот визжит сам по себе.
- За что?! – громыхает Карофски, цепляясь ногтями за выступы в каменном полу. – За что?..
Внутри похрупывают кости, и тогда Ник подбегает, наваливается на него сверху, обхватывая за грудь, чтобы, не дай бог, ребра не треснули.
Карофски больше не орет, а тихо плачет, скорчившись у Ника за пазухой. Вдыхает запах его потной футболки и постепенно приходит в норму.
- Ну как? – спрашивает серьезный собранный Ник. Гарпун лежит у его правой руки, острием строго вперед.
- Я тебя… - говорит Дэйв, откашлявшись. – Я… А, подожди-ка секундочку.
Хватает эмалированное ведро с объедками, засовывает, как какая-нибудь животина, внутрь голову.
Тошнит обильно и обидно. Он уже не чувствует горла, когда откуда-то со дна желудка натекает желчи.
- Нахуя кормишь-то? – бурлит Дэйв.
Ник пялится на него несколько секунд, обозленно играя желваками. Вроде бы уже закрывает глаза, успокаиваясь, но все-таки поднимается на ноги, брезгливо поджимая локоть. Снимает мятое полотенце с плеча и кидает Карофски в лицо.
- Чтоб меня не загрыз, уеба ты неблагодарная. Пойди помойся.
Дэйву даже возразить нечего. Он молча встает и тяжело топает к душу, где Ник заботливо подкрутил заранее вентили. Тепленькая водичка гладит Карофски по макушке, и своей звериной душой он слышит, как она одобрительно нашептывает ему, мол, все будет хорошо, не парься, бурый брат.
- У меня, кажется, крыша поехала, - Дэйв мямлит в водяную завесу и намыливает грудь вонючим хозяйственным мылом.
- Сука ты сука, - Ник встает рядышком под шелестящие струи и бессильно опадает на плиточную стену кабинки в известковых разводах, - Мне, думаешь, легче?
- А тебе легче, Ник? – покорно лебезит Дэвид.
- Нет! - рявкает он и выплевывает воду изо рта, - Все время мучают кошмары. В них ты постоянно блюешь, Карофски.
- Очень смешно, - поджимает губы Дэйв.
- Ладно, - говорит Ник, - Я там полотенце твое принес. Которое в полосочку.
- Спасибо, - Дэйв тяжело вздыхает, целует Ника в висок и, неловко переступая порожек душевой, идет искать по раздевалке полотенце.
Ник провожает взглядом его мокрую, согнавшую сто потов спину.
- Не за что. Медвежонок.
UPD 2. Продолжаем разговор. Помылись, можно и поспать. Заказчик просил: "Нэйв и Клейн. "Уймись". Все тот же мат.
508 слов.Нелюбимый ребенок – это что-то страшное. Ник рассказывает в подробностях. Думает, его не любят родители. Думает, поэтому он стал пидаром; не имеет значения, что ответит Дэйв. От Карофски, в сущности, не требуется никаких ответов. Главное, чтобы слушал, и все. Ник после ненадолго расслабляется: перестает улыбаться натянуто, и взгляд делается добрым, очень спокойным. Дэйв ни у кого не видел таких глаз.
Ник шепчет на ухо секреты, пока они валяются в постели, и греется ступнями о Дэйва. Засыпает, пуская слюнку, вовсе становясь похожим на ангела. Волосы у него светлые с детства - Дэвид смотрел фотки. Гладить их приятно и жутко одновременно. Приятно понятно почему, ну, и жутко, конечно, тоже.
Подбиваясь к Нику поближе, Карофски прикидывает в уме, сколько они всего. Выходит, что три месяца.
«Надо же», - поражается Карофски, - «Целых три».
Становится еще страшнее, хотя дальше и так некуда. Сейчас даже не Рождество, думает Дэйв. Давно пора просыпаться от этого странного, необыкновенного сна. Черт, он даже видел фотки, где Ник совсем мелкий! Младенчик в пинетках и распашонках, и шестилетний, хохочущий наполовину беззубыми розовыми деснами. Серия карточек из бойскаутского лагеря, где Ник непременно стоит в середине. У Карофски болит голова от предположений одно фантастичнее другого, зачем Нику так бессовестно ему доверяться. Дэвид напряженно моргает, ворочается с боку на бок: все кажется, матрас недостаточно ортопедичен.
- Уймись, - стонет Ник, сонно ласкаясь, - Спи.
- Я и так сплю, - в основном себе признается Дэвид.
- Или не спи… - Ник позевывает и уже осознанно пялится в потолок, - Точно. Иди сюда.
- Я тут, - торжественно говорит Дэвид и засовывает руку Нику в пижамные штаны.
Тот всхрапывает, расставляет ноги, откидываясь на подушки. Дэйву очень нравится его голос. Хрипловатый, словно вырубленный из твердой породы дерева, с неожиданным высоким скулежом на пике. Такое невозможно подделать, поэтому Карофски пытается как можно надежнее уложить в памяти звук Никовых свежевыжатых голосовых связок.
- Дэйви, - громко дышит его именем Ник и протирает руку бумажной салфеткой, - Скажи мне.
- Все, что хочешь, - обещает Дэвид.
- Пацан из «Брэдстикс», Курт. Он для тебя важен?
Карофски хмурится.
- А девчонка из «Брэдстикс». Она важна?
- Я же серьезно, - говорит Ник, поправляя за собой одеяло. Спать ему больше не хочется, хотя сейчас и середина ночи.
- Он навещал меня все время, пока я был в госпитале. И потом… Как ты думаешь?
- Никак не думаю, - сознается Ник, - Просто хочу, чтобы все было честно.
- У мальчиков честно не бывает. И просто - тоже, - разводит руками Дэйв, - Облом.
- Ты сраный пессимист, - Ник уже раздраженно порыкивает. Ходит по комнате кругами и нервно расчесывает себе лопатки.
- Нет. Я сраный пидарас, которого дважды катали рожей по шкафчикам. Эти их железные замочки. Ох…
Карофски пытается сдержаться и не может. Покашливает в кулак, но трясущаяся спина выдает его с потрохами.
- Хватит ржать! – Ник отвешивает Карофски подзатыльник, - Совсем не смешно.
- Может, и так, - соглашается Дэйв и быстро-быстро растирает Нику лопатки, - Главное, что я не пессимист, да? Во сколько предки приезжают?
- Сказали, в девять.
Ник заводит будильник на утро и гасит ночник.
UPD 3. Заказ был такой: "Нэйв, Курт , увидеть, как Дэйв прижимает Ника к машине. NH, можно рейтинг."
769 словКурт размешивает сахар тоненькой пластиковой палочкой. Взгляд Дэйва привычно заклинивает на белом расслабленном запястье. Оно скользит в воздухе плавненько, грациозно. Правильно как-то и даже зазывно. Карофски ждет переключения рубильника в голове: чтобы выпасть из реальности окончательно, как зачарованному змеенышу, растерять звуки и всякие там ощущения вкусовых сосочков (а перед ним тоже стоит кофе). Дэйв прислушивается к себе, потихоньку настраиваясь на фантазирование. Курт, ложка с дырками, понимаете? Но ожидание затягивается. Затягивается так, что, когда Хаммел спрашивает как дела, он отвечает положенное «хорошо» безо всякого трепета.
Дэйву не по себе. Избавление от Хаммеловской лихорадки означает неутешительное: из одной трясины он попал в следующую. Сколько же кругов ему надо намотать вокруг стадиона, вокруг «шкафа» и своих убеждений, чтобы полностью очиститься?
Как и в Валентинов день, он чертовски тверд насчет своего плана. Только теперь без херни с ирисками. Ириски – чересчур личное.
- Я видел вас, - блеет Курт над сливочной пенкой. Белые усы добавляют ему пару лет.
- Это плохо?
Дэйв терпеть не может нравоучения. По ушам ездят родители, раньше ездил Фиггинс, теперь - новый директор, хотя Дэйв старается не светиться. Он бежит от скисшей морали на футбольное поле, а там – Ник.
- Ник неподходящий, - возражает Хаммел.
- Ты был подходящим, - Карофски признается бездумно, а потом подчеркивает воображаемым маркером прошедшее время. «Был». Он сказал: «Был».
- Не переводи, - хмурится Курт. У него интересное лицо. Когда смеется, глаза остаются немножко грустными, когда расстроен – нету складки между бровей. Сейчас вон губы не в линию. Мягкие наоборот, спокойные.
- Пока меня все устраивает, - переведя дыхание, выдавливает Дэйв.
Для него в шоколадном диске эспрессо клубятся очертания парковки, запеченной на солнце. Их с Ником тогда, наверное, капитально разморило. Дэйв поддержал ленивую игру взглядов. Почти пинг-понг. Ник отбивал, смущенно и дергано.
Руки не дрожали. Карофски было достаточно комфортно, чтобы пялиться на парня посреди улицы и не умываться стыдом.
Ник угрожающе заговорил, ставая на дыбы, только поздно. Он проиграл любопытству всухую. Позволил развернуть себя спиной к тачке, затих, сжимая челюсти.
- Не выступай, - посоветовал Дэйв и встряхнул в кулаке воротник его рубашки.
Ник не шевелился как кот из сетевого ролика, которому защипнули загривок офисной скрепкой. Карофски разобрал неуместный смех. Ник в ответ ощерился.
- Я и не выступаю, - огрызнулся он. – Повыступаешь тут…
Потоптался на выделенном Дэвидом островке асфальта, взлохматил волосы. Спросил:
- Нет, а что мы стоим?
- А ты что хочешь? – обрадовавшись, подхватил Карофски.
Ник задумался.
- Чтобы Атланта фэлконс вышли в финал.
- Сомнительно. Еще варианты?
- Шевроле новый хочу.
- Еще, - потребовал Дэвид.
- Тебя хочу, - серьезно ответил Ник.
Как-то он это произнес - Дэйв даже для себя не смог сформулировать, - что верилось. Верилось и хотелось в ответ.
Он отжал ручку двери, подтащил к себе Ника за джинсовые бока, чтобы распахнуть машину, и уложил Гилберта на заднее сидение, путаясь в своих и чужих коленках. Места, ясное дело, для них двоих там было мало, но Ник уже расстегивал свою клетчатую рубаху, под которой проглядывалась только тонкая майка. Дэйв заинтересовался, принялся изучать и про неудобства быстро забыл.
Ник оказался забавным, действительно забавным парнем. Ему тоже было интересно, и он тоже пробовал. Вот так хорошо? А так? А если я тут хочу, нормально? Дэйву было нормально, было круто везде, и он даже потом незаметно отцепил пластмассовый мячик с Гилбертовского брелока для ключей. Как дурак - на долгую память.
- В курсе, что у твоего Ника на спине сокол нарисован? Настоящий … фанат, - с невнятной иронией говорит Курт, вытаскивая Дэйва обратно в ту реальность, где он сжимает картонный стакан с остывающим кофе.
- Не успел разглядеть, - признается Дэйв доброжелательно. Улыбается, поясняя, - Сокол, должно быть, Атланты фэлконс. Любимая команда.
Хаммел выжидает, не добавит ли Дэйв чего-нибудь еще, но тот скрупулезно потрошит пакетики сахара себе в кофе.
- Это вообще не отношения, Дэвид, - с сочувствием растолковывает Курт, словно делится вызубренным уроком, - Нельзя вечно прятаться по машинам.
- А я и не говорю про вечно. Я про сейчас говорю, - Дэйв жмурится, делая глоток, - Главное, все по-настоящему. Ты просто не видишь всей картины.
- Картины, в которой тебя оставит натурал, потому что ему надоело. И меня скоро, Дэвид, рядом не будет. Билеты куплены. Как тебе такая картинка? После Ника тебе может стать так солено, что никакой сахар, - Курт перебирает фантики с эмблемой кафе, - не подсластит.
- Путаешь, Курт, - убежденно мотает головой Карофски, - Путаешь с Себастианом или с кем-то еще. Напиши, когда будешь улетать. А за мной приехали.
Карофски подхватывает со стула куртку, заливает в рот остатки кофе и кивает через два стекла: оконное и лобовое - автомобиля. Из темно-синего фордика кивают в ответ, и Хаммел с недоумением находит, что эти двое, кажется, начинают играть по-крупному.
За пару часов до того, как канонный Дэйв полез в петлю из своего брючного ремня, фанонный за кратенький драббл понял, простил, а также заимел себе в пользование мужика. Что не может не радовать, конечно
ПИАРЮ СООБЧЕСТВО Дэйв/Ник МОИМ ТРЕМ ПЧ-АМ) ОНО ХОРОШЕЕ. ТАМ ДОБРЫЕ ЛЮДИ И ВСЕ ЛЮБЯТ КАРОФСКЕ.
Драбблик 400+.Сначала холодная вода. Потом потихоньку, медленно, горячая. Вот так. Ссадины почти не жгут. Пара дней, и краснота сойдет: он смазался хорошим средством. Заживет, как на собаке, благо, масса тела забрала тяжелые удары. Остались царапки от шкафчиков, мелочевка.
Дэйв поскуливает, подставляясь под тугую быструю воду. Поскуливает тихонько, почти шепотом, и первый раз жалеет, что футбол – командная игра. С этими игроками, перекошенными рожами до конца года играть. Как – непонятно. А уходить он не собирается. Из принципа, из вредности. Из-за злости и из-за гонора, в конце концов. Дэйв хорош на поле, любой подтвердит. Маленькая школа на краю города сосет у соперников по части американского футбола почище МакКинли, если это вообще возможно. Профильные предметы здесь – изобразительное искусство, английская литература и языки. Карофски и рта раскрыть не успел про хоровой кружок, на худой конец - кружок фотолюбителя, как уже натягивал зеленый шлем с металлическим забралом и переобувался в кроссовки.
Все шло неплохо, правда. От Дэйва требовалось всего лишь не разбалтывать, но постепенно он расслабился, размяк и, конечно, доигрался. Началось все с невинной шутки о музыкальных пристрастиях – ржал даже Ник, - дальше провал, а потом Дэйвом уже пересчитывают меблировку раздевалки. Проезжаться мордой по кодовым замкам выходило почему-то больнее всего. Сплошной звенящий ад в голове. Карофски сопротивлялся всерьез, бил наотмашь, но их просто было больше, а Ник ссался, стоя в сторонке и заламывая руки. В какой-то момент Карофски уловил его взгляд, испуганный и забитый даже больше, чем сам Дэйв. Простить оказалось легко: кто же будет против судьбоносных реваншей и реверсов? Только не Дэвид.
Вода в душевой била горячее и злее, расползаясь по плечам, ошпаривая поясницу, придирчиво облизывала полопавшиеся от изнурительных тренировок пятки.
- Привет.
- Привет, - поздоровался Карофски, вываливая на ладонь шампунь.
- Извини, - помявшись, сказал Ник и запустил пальцы Дэйву в волосы, аж пена зачавкала, - Меня прям парализовало.
- Парализовало, - повторил Дэвид, словно изучая на слух. – Бывает.
- А у тебя было?
- У меня? – Дэвид переспросил и тяжело, строго отмеренной порцией выпустил воздух из легких. – Нет. Пиздил и не тормозил. А меня никогда не пиздили.
- У нас нет будущего, - словно сделав открытие, вздохнул Ник. Прижался губами к седьмому шейному позвонку Дэйва, до которого только и доставал, если Дэйв сам не нагибался, и погладил кожу языком. Язык был такой, что перекрывал температуру душа, и все остальное тоже перекрывал.
- А как насчет здесь и сейчас? – предложил Карофски.
Развернулся вполоборота, перебросил руку Нику через шею, обнял, вжался всем телом. Заграбастал себе.
- Я… - Ник втягивал ртом сваренный вкрутую пар, шлепал слипшимися ресницами. Подняв голову к душу, чтобы струи убрали волосы со лба, вдруг улыбнулся. Довольно и совершенно по-детски. Будто даже ямочки на щеках появились, - Я вроде как не против.
- Вот видишь, - нагло врал Дэйв, потираясь щекой о его плечо, - Все очень просто.
UPD. Моих прекрасных неизвестных зокащеков, возможно, именно в эту минуту проглатывает кашалот. Нет, я правда волнуюсь. Одним словом, их нет с нами, поэтому я без зазрения совести добавляю текстик сюда.
Те же яйца, только
790 слов.Когда он перекидывается, то втайне мечтает подохнуть. Ник брал с него обещание, четырежды брал, что Дэйв больше не полезет в петлю, но разве такое можно утверждать наверняка? «Мы живем в постоянно меняющемся мире», - говорит мистер Абельман, учитель истории, воняющий чесноком и начос. Карофски согласен с ним на сто процентов.
Мир, блядь, изменчив, наяривает мантрой Дэйв, пока зрачки расползаются за пределы радужек и лопаются, облепляя глазные яблоки черным. Желудок начинает штормить, сжиматься ребрами справа, слева и как будто даже сверху. Завтрак просится наружу. Приходится выблевывать через узкий неудобный рот. На пол брызгает белой лужицей непереваренного молока. Сверху шлепается размягченная буква «f» из кукурузы с оранжевым красителем. Чрезвычайно радостная расцветка. Карофски обнимает лапами вздувающиеся бока. Неотрывно пялясь на букву, истерично орет «Fu-uck», но получается безыдейное «А-а-а». Просто рев, не имеющий ничего общего с нормальными человеческим языком. С лобными долями, наверное, тоже, потому что цвета гаснут, мысли тают мягким парафином. Исчезает оборонительная нецензурщина и базовые понятия - «я», «помощь», «тело», «один», накрепко связанные с эмоциями. Дэйв приваливается мордой к стене, поджимает мохнатые ушки и громко плачет, перебирая когтями по бетону. Сердце с толстыми жесткими стенками подбрасывает, замурованное в мышцах, все сильнее и сильнее. Колет. Он принимается плакать горше.
Через долгие минуты боль унимается. Дэйв пьяно въезжает в перекрытия, падает на задик, снова встает. Звериные инстинкты пытаются найти выход из подземелья, пахнущего потом и железом, но не представляют, что такое дверная ручка. Карофски ругается, качая башкой: никому не нравится чувствовать себя облапошенным идиотом. Ленивый хищник снаружи него сдается. По полу несет ледяным сквозняком, поэтому Дэйв ложится мягким пузом на островок паркета в углу, поджимает лапы и, поскалив клыки, затихает, экономя энергию.
Карофски просыпается от негромкого шума, а ошейник уже на нем. Он никогда не улавливает нужный момент. Главный хищник на планете - человек. Таков закон бетонных джунглей с декоративными вставками из хрома (если того требует архитектурный ансамбль).
- На рыбку, - ласково говорит человек и подсовывает ему целое ведро.
Дэйв гордый, он хочет отвернуться, опрокинуть ведро, чтоб с лязгом, но пасть наполняется слюной, обоняние захлестывает волнами волнующих запахов. Карофски низко рычит, как и подобает лесному дикарю, и падает лицом в рыбу, кромсая нежные спинки трески в пышный паштет.
- Умница, умница, - нахваливает человек. – Мой мальчик.
Дэйву неприятен высокий писклявый голос, но он терпит, так как пока недостаточно сыт. Наконец, в ведре остаются только ошметки кишочков. Карофски лезет за ними с высунутым языком, однако пустое ведро заваливается набок, позвякивая высоко, почти как мужчина. Он следит за Дэйвом осторожным взглядом, крепко сжимая в руках самодельный гарпун из швабры и ножика-бабочки, примотанного скотчем.
Карофски сглатывает вкусную солоноватую слюну, и язык вдруг легко проваливается в горло. Он пугается как в первый раз, начинает голосить по новой. Поля зрачков сжимаются словно от промозглого сквозняка и приходят к своему нормальному радиусу. Дэйва ломает. Раззявленный рот визжит сам по себе.
- За что?! – громыхает Карофски, цепляясь ногтями за выступы в каменном полу. – За что?..
Внутри похрупывают кости, и тогда Ник подбегает, наваливается на него сверху, обхватывая за грудь, чтобы, не дай бог, ребра не треснули.
Карофски больше не орет, а тихо плачет, скорчившись у Ника за пазухой. Вдыхает запах его потной футболки и постепенно приходит в норму.
- Ну как? – спрашивает серьезный собранный Ник. Гарпун лежит у его правой руки, острием строго вперед.
- Я тебя… - говорит Дэйв, откашлявшись. – Я… А, подожди-ка секундочку.
Хватает эмалированное ведро с объедками, засовывает, как какая-нибудь животина, внутрь голову.
Тошнит обильно и обидно. Он уже не чувствует горла, когда откуда-то со дна желудка натекает желчи.
- Нахуя кормишь-то? – бурлит Дэйв.
Ник пялится на него несколько секунд, обозленно играя желваками. Вроде бы уже закрывает глаза, успокаиваясь, но все-таки поднимается на ноги, брезгливо поджимая локоть. Снимает мятое полотенце с плеча и кидает Карофски в лицо.
- Чтоб меня не загрыз, уеба ты неблагодарная. Пойди помойся.
Дэйву даже возразить нечего. Он молча встает и тяжело топает к душу, где Ник заботливо подкрутил заранее вентили. Тепленькая водичка гладит Карофски по макушке, и своей звериной душой он слышит, как она одобрительно нашептывает ему, мол, все будет хорошо, не парься, бурый брат.
- У меня, кажется, крыша поехала, - Дэйв мямлит в водяную завесу и намыливает грудь вонючим хозяйственным мылом.
- Сука ты сука, - Ник встает рядышком под шелестящие струи и бессильно опадает на плиточную стену кабинки в известковых разводах, - Мне, думаешь, легче?
- А тебе легче, Ник? – покорно лебезит Дэвид.
- Нет! - рявкает он и выплевывает воду изо рта, - Все время мучают кошмары. В них ты постоянно блюешь, Карофски.
- Очень смешно, - поджимает губы Дэйв.
- Ладно, - говорит Ник, - Я там полотенце твое принес. Которое в полосочку.
- Спасибо, - Дэйв тяжело вздыхает, целует Ника в висок и, неловко переступая порожек душевой, идет искать по раздевалке полотенце.
Ник провожает взглядом его мокрую, согнавшую сто потов спину.
- Не за что. Медвежонок.
UPD 2. Продолжаем разговор. Помылись, можно и поспать. Заказчик просил: "Нэйв и Клейн. "Уймись". Все тот же мат.
508 слов.Нелюбимый ребенок – это что-то страшное. Ник рассказывает в подробностях. Думает, его не любят родители. Думает, поэтому он стал пидаром; не имеет значения, что ответит Дэйв. От Карофски, в сущности, не требуется никаких ответов. Главное, чтобы слушал, и все. Ник после ненадолго расслабляется: перестает улыбаться натянуто, и взгляд делается добрым, очень спокойным. Дэйв ни у кого не видел таких глаз.
Ник шепчет на ухо секреты, пока они валяются в постели, и греется ступнями о Дэйва. Засыпает, пуская слюнку, вовсе становясь похожим на ангела. Волосы у него светлые с детства - Дэвид смотрел фотки. Гладить их приятно и жутко одновременно. Приятно понятно почему, ну, и жутко, конечно, тоже.
Подбиваясь к Нику поближе, Карофски прикидывает в уме, сколько они всего. Выходит, что три месяца.
«Надо же», - поражается Карофски, - «Целых три».
Становится еще страшнее, хотя дальше и так некуда. Сейчас даже не Рождество, думает Дэйв. Давно пора просыпаться от этого странного, необыкновенного сна. Черт, он даже видел фотки, где Ник совсем мелкий! Младенчик в пинетках и распашонках, и шестилетний, хохочущий наполовину беззубыми розовыми деснами. Серия карточек из бойскаутского лагеря, где Ник непременно стоит в середине. У Карофски болит голова от предположений одно фантастичнее другого, зачем Нику так бессовестно ему доверяться. Дэвид напряженно моргает, ворочается с боку на бок: все кажется, матрас недостаточно ортопедичен.
- Уймись, - стонет Ник, сонно ласкаясь, - Спи.
- Я и так сплю, - в основном себе признается Дэвид.
- Или не спи… - Ник позевывает и уже осознанно пялится в потолок, - Точно. Иди сюда.
- Я тут, - торжественно говорит Дэвид и засовывает руку Нику в пижамные штаны.
Тот всхрапывает, расставляет ноги, откидываясь на подушки. Дэйву очень нравится его голос. Хрипловатый, словно вырубленный из твердой породы дерева, с неожиданным высоким скулежом на пике. Такое невозможно подделать, поэтому Карофски пытается как можно надежнее уложить в памяти звук Никовых свежевыжатых голосовых связок.
- Дэйви, - громко дышит его именем Ник и протирает руку бумажной салфеткой, - Скажи мне.
- Все, что хочешь, - обещает Дэвид.
- Пацан из «Брэдстикс», Курт. Он для тебя важен?
Карофски хмурится.
- А девчонка из «Брэдстикс». Она важна?
- Я же серьезно, - говорит Ник, поправляя за собой одеяло. Спать ему больше не хочется, хотя сейчас и середина ночи.
- Он навещал меня все время, пока я был в госпитале. И потом… Как ты думаешь?
- Никак не думаю, - сознается Ник, - Просто хочу, чтобы все было честно.
- У мальчиков честно не бывает. И просто - тоже, - разводит руками Дэйв, - Облом.
- Ты сраный пессимист, - Ник уже раздраженно порыкивает. Ходит по комнате кругами и нервно расчесывает себе лопатки.
- Нет. Я сраный пидарас, которого дважды катали рожей по шкафчикам. Эти их железные замочки. Ох…
Карофски пытается сдержаться и не может. Покашливает в кулак, но трясущаяся спина выдает его с потрохами.
- Хватит ржать! – Ник отвешивает Карофски подзатыльник, - Совсем не смешно.
- Может, и так, - соглашается Дэйв и быстро-быстро растирает Нику лопатки, - Главное, что я не пессимист, да? Во сколько предки приезжают?
- Сказали, в девять.
Ник заводит будильник на утро и гасит ночник.
UPD 3. Заказ был такой: "Нэйв, Курт , увидеть, как Дэйв прижимает Ника к машине. NH, можно рейтинг."
769 словКурт размешивает сахар тоненькой пластиковой палочкой. Взгляд Дэйва привычно заклинивает на белом расслабленном запястье. Оно скользит в воздухе плавненько, грациозно. Правильно как-то и даже зазывно. Карофски ждет переключения рубильника в голове: чтобы выпасть из реальности окончательно, как зачарованному змеенышу, растерять звуки и всякие там ощущения вкусовых сосочков (а перед ним тоже стоит кофе). Дэйв прислушивается к себе, потихоньку настраиваясь на фантазирование. Курт, ложка с дырками, понимаете? Но ожидание затягивается. Затягивается так, что, когда Хаммел спрашивает как дела, он отвечает положенное «хорошо» безо всякого трепета.
Дэйву не по себе. Избавление от Хаммеловской лихорадки означает неутешительное: из одной трясины он попал в следующую. Сколько же кругов ему надо намотать вокруг стадиона, вокруг «шкафа» и своих убеждений, чтобы полностью очиститься?
Как и в Валентинов день, он чертовски тверд насчет своего плана. Только теперь без херни с ирисками. Ириски – чересчур личное.
- Я видел вас, - блеет Курт над сливочной пенкой. Белые усы добавляют ему пару лет.
- Это плохо?
Дэйв терпеть не может нравоучения. По ушам ездят родители, раньше ездил Фиггинс, теперь - новый директор, хотя Дэйв старается не светиться. Он бежит от скисшей морали на футбольное поле, а там – Ник.
- Ник неподходящий, - возражает Хаммел.
- Ты был подходящим, - Карофски признается бездумно, а потом подчеркивает воображаемым маркером прошедшее время. «Был». Он сказал: «Был».
- Не переводи, - хмурится Курт. У него интересное лицо. Когда смеется, глаза остаются немножко грустными, когда расстроен – нету складки между бровей. Сейчас вон губы не в линию. Мягкие наоборот, спокойные.
- Пока меня все устраивает, - переведя дыхание, выдавливает Дэйв.
Для него в шоколадном диске эспрессо клубятся очертания парковки, запеченной на солнце. Их с Ником тогда, наверное, капитально разморило. Дэйв поддержал ленивую игру взглядов. Почти пинг-понг. Ник отбивал, смущенно и дергано.
Руки не дрожали. Карофски было достаточно комфортно, чтобы пялиться на парня посреди улицы и не умываться стыдом.
Ник угрожающе заговорил, ставая на дыбы, только поздно. Он проиграл любопытству всухую. Позволил развернуть себя спиной к тачке, затих, сжимая челюсти.
- Не выступай, - посоветовал Дэйв и встряхнул в кулаке воротник его рубашки.
Ник не шевелился как кот из сетевого ролика, которому защипнули загривок офисной скрепкой. Карофски разобрал неуместный смех. Ник в ответ ощерился.
- Я и не выступаю, - огрызнулся он. – Повыступаешь тут…
Потоптался на выделенном Дэвидом островке асфальта, взлохматил волосы. Спросил:
- Нет, а что мы стоим?
- А ты что хочешь? – обрадовавшись, подхватил Карофски.
Ник задумался.
- Чтобы Атланта фэлконс вышли в финал.
- Сомнительно. Еще варианты?
- Шевроле новый хочу.
- Еще, - потребовал Дэвид.
- Тебя хочу, - серьезно ответил Ник.
Как-то он это произнес - Дэйв даже для себя не смог сформулировать, - что верилось. Верилось и хотелось в ответ.
Он отжал ручку двери, подтащил к себе Ника за джинсовые бока, чтобы распахнуть машину, и уложил Гилберта на заднее сидение, путаясь в своих и чужих коленках. Места, ясное дело, для них двоих там было мало, но Ник уже расстегивал свою клетчатую рубаху, под которой проглядывалась только тонкая майка. Дэйв заинтересовался, принялся изучать и про неудобства быстро забыл.
Ник оказался забавным, действительно забавным парнем. Ему тоже было интересно, и он тоже пробовал. Вот так хорошо? А так? А если я тут хочу, нормально? Дэйву было нормально, было круто везде, и он даже потом незаметно отцепил пластмассовый мячик с Гилбертовского брелока для ключей. Как дурак - на долгую память.
- В курсе, что у твоего Ника на спине сокол нарисован? Настоящий … фанат, - с невнятной иронией говорит Курт, вытаскивая Дэйва обратно в ту реальность, где он сжимает картонный стакан с остывающим кофе.
- Не успел разглядеть, - признается Дэйв доброжелательно. Улыбается, поясняя, - Сокол, должно быть, Атланты фэлконс. Любимая команда.
Хаммел выжидает, не добавит ли Дэйв чего-нибудь еще, но тот скрупулезно потрошит пакетики сахара себе в кофе.
- Это вообще не отношения, Дэвид, - с сочувствием растолковывает Курт, словно делится вызубренным уроком, - Нельзя вечно прятаться по машинам.
- А я и не говорю про вечно. Я про сейчас говорю, - Дэйв жмурится, делая глоток, - Главное, все по-настоящему. Ты просто не видишь всей картины.
- Картины, в которой тебя оставит натурал, потому что ему надоело. И меня скоро, Дэвид, рядом не будет. Билеты куплены. Как тебе такая картинка? После Ника тебе может стать так солено, что никакой сахар, - Курт перебирает фантики с эмблемой кафе, - не подсластит.
- Путаешь, Курт, - убежденно мотает головой Карофски, - Путаешь с Себастианом или с кем-то еще. Напиши, когда будешь улетать. А за мной приехали.
Карофски подхватывает со стула куртку, заливает в рот остатки кофе и кивает через два стекла: оконное и лобовое - автомобиля. Из темно-синего фордика кивают в ответ, и Хаммел с недоумением находит, что эти двое, кажется, начинают играть по-крупному.
@настроение: задумчивое
@темы: текст, мамина радость, Glee, мое, Kurt Hammel, Dave Karofsky, выплюнь бяку, торжество тавтологии
-
-
22.02.2012 в 20:38-
-
22.02.2012 в 20:44Работает. На всякий случай держи без кода: www.diary.ru/~neivkarofski
-
-
22.02.2012 в 20:49-
-
22.02.2012 в 20:53-
-
22.02.2012 в 21:00У нас нет будущего
Ник говорит так только потому, что этого требует заявка - я уверена
-
-
22.02.2012 в 21:08Ник говорит так только потому
Ну, он мог говорить: "Дай шампунь", "Убавь. Кипяток же льется" или "Давай слетаем на Марс", но про будущее как-то логичнее. Все равно ХЭ)
-
-
23.02.2012 в 09:33ой, это было бы круто))
вообще здорово. надо что-нибудь еще с этим пейрингом почитать. а когда Дэйва мордой лица по шкафчикам возили, все равно возникло злорадное чувство удовлетворения глубоко в душе)
-
-
23.02.2012 в 16:28ой, это было бы круто))
Кстати, да. фанат киберпанка про любовь детектед
возникло злорадное чувство удовлетворения глубоко в душе
Гг, тайные знаки раскрыты.
-
-
27.02.2012 в 14:47-
-
27.02.2012 в 17:04неожиданное решение заявки
Таков был план: удивиться и словить фана в процессе.
Есть элементы безнадеги
Как всегда. Главное, что чуваки не сдаются, я считаю) "Понежила", мда