Defective
Название: Прокурорский сынок
Автор: Тетушка Гарик
Бета: sasta
Размер: мини, 1 207 слов
Персонажи: Хантер Клэрингтон/Cебастиан Смайт
Жанр: AU, романс
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Прокурорский сынок рождает в моем сердце нежность и еще кое-что.
читать дальше
Я вспоминаю его милое несимметричное лицо чуть ли не ежедневно.
– У тебя что, фотки с собой нет? – недоуменно спрашивает Эдди, мой сосед по двухъярусной койке.
Он спит снизу, а я, как сыч, наверху. Будь я помельче, умер бы от восторга, властвуя нашей казарменной спальней и высотой. Отрывистое шевеление Майки, например, свидетельствует о том, что он рассовывает запасы сигарет по карманам. Уотсон уже минут десять подтыкает обрубком пальца небрежно завязанные портянки. Сам с ними и намучается, чучело ленивое.
Рожа веснушчатого Эдди до сих пор повернута ко мне. Да он все еще ждет ответа! Упертый парень.
– Нету, – каюсь. – Не до фоток было. Собрался и погнал. Хорошо, что с родителями успел как следует попрощаться.
– Обошелся без соплей, но бекон в последний раз успел навернуть. Еще и домашним лимонадом, небось, запивал, – скалится Эдди.
– Вот именно, – соглашаюсь я. – А с фотографией вышли нелады.
Стояло густое пряное лето. Тот, кто был мне нужен, продолжал ошиваться в академии. Но времени перетереть не оставалось.
Я вытаскиваю из нагрудного кармана верой и правдой служившую мне Зиппо. Что-то она стала совсем ободранной. Первые недели я старался с ней поаккуратней. Даже когда одалживал парням, просил, чтоб берегли. Сейчас на зажигалке куча глубоких царапин, а надпись ничего, держится. «Welcome to the War», – заявляет моя Зиппо. Кто берет погонять, хохочет до усрачки. Говорят, мол, не знали, что ты из позеров, которые сами себя на понт берут. Сначала выпендрятся как след, а на вылазках уже неудобно идти на попятную. Поэтому в колоннах шагают впереди и грудью пробивают дорогу для отряда. Дальше как повезет. Я всегда отвечаю, что не из таких – уж очень жить хочется.
Вообще-то надпись неполная. «Welcome to the Warblers» – было выбито на зажигалке, но окончание затерлось. Я в последнее время стараюсь чувствовать себя на войне как дома, но получается из рук вон. Дружеские подбадривания на фронте сил не прибавляют.
– А ты с девушкой успел… того самого, – начинает Эдди, но я не собираюсь вникать, к чему это он ведет.
– Эдди, – сжимаю зубы, чтобы не сорваться, – не морочь мне голову.
– Ладно, – покладисто отступает мой сосед.
Нет, конечно, я догадываюсь, что с ним творится. Случись чего, хочет наговориться по душам. Просто момент выбрал неподходящий. Поздно ссаться или сомневаться – настрой пропадет. С настроем у нас строго.
– Извини. Как выдвинемся, будет еще время на болтовню, – вру для его же блага, между прочим.
– Пудрите носики быстрее, орлы! – распоряжается лейтенант, постукивая по бляхе на камуфлированных штанах.
Мы зовемся южными орлами. Из соловьев в орлы – неплохой рост в статусе. Особенно если восемнадцать мне только через месяц, а надрочиться я успел на две жизни вперед.
Кладу голову на рюкзак, лежащий поверх полосатенького матраса со снятой простыней. Нас может не быть долго. И мне, мне, на самом деле, не нужны фотки. Я и так вижу его. Высокого, тощего и нечесаного парня по имени Себастиан Смайт. У меня ведь есть в запасе пара-тройка минут? Вращаю зажигалку в руках и делаю шаг из казармы, гниленько воняющей травой и дерьмом, на задний двор. Для мелких тут подвешены качели, а для тех, кто постарше, оборудована ладная площадка под лакросс.
Смайт идет ко мне с того конца поля, одетый в светлое поло и спортивные шорты. Умело подлаживается под мой кулачище и хочет сопротивляться. Я как всегда опережаю его, зажав чужую шею фирменным захватом. Смеется. Ничего смешного, ясное дело, нет. Будь моя воля, уволок бы его сейчас в далтонскую спальню. А уж там-то! Но мы серьезно ограничены в возможностях. Я киваю на тихие заросли около векового дуба. Смайт понимает без слов. Пока мы тащимся к нашему месту (а другим парам занимать его и правда нельзя – я к этому строго), Смайт набалтывает мне чушь про письмо из колледжа. Ему не терпится узнать, в какой подал заявление я.
– Да никуда я в общем-то не собираюсь.
Мы причалили к пункту назначения. Смайт укладывается спиной к рассеченному на две половины дубовому брюху.
– Как так? – округляет глаза Себ. Глаза у него большие, но узкие и глубоко посаженные. Мне и паре девчонок из Кроуфорд Кантри Дэй это даже по душе.
– Не тот момент, чтобы думать про колледж, – мрачно говорю я. – Мне там не место, и мир занят совершенно другим.
– Например? – мрачнеет Себастиан. Злится, потому что хочет быть счастливым и успешным, больше ничего. В нем нет разлагающей червоточины, которая после каждой пьянки норовит утянуть меня на дно.
– Не прикидывайся, сам знаешь. Не собираюсь карабкаться по чужим жирным животам, чтобы в конце концов самому обзавестись таким же.
– Идиот! – Смайт сплевывает на подсушенную землю. – Как ни послушаю твою провоенную чушь, тошно становится.
– Хочешь, не слушай.
Я встаю кроссовками-японочками на почерневшую расселину в стволе, кладу ладони справа и слева от башки Смайта и даже улыбаюсь.
– Отвали, – морщится Себастиан.
– Тише, – я вдыхаю запах молока и омлета с его кожи. А еще пота и пыли от клюшки. – Иди сюда.
Себастиан неохотно позволяет мне придвинуться. Я кусаю его за тонкую кожу у основания шеи, он низко смеется. Кусаю за ухо. Говорю снять поло, и он безоговорочно подчиняется. Смайт хороший командный игрок, всегда им был. Ему, если что, можно довериться.
А еще он волшебно смотрится в одуванчиковом сиянии солнца. Доступный, выжидающий, потупивший взгляд аккурат на мою ширинку. Люблю его грудь в мелких родинках. Она белая и совсем не загорелая. Я коротко целую Смайта в эти коричневые пятнышки, проходясь пальцами вдоль твердой полоски пресса. Судя по родинкам, он должен быть счастливчиком всю свою жизнь. Смайт дышит поверхностно и заполошно, будто мои действия и впрямь входят глубоко под его мышцы. Как шприц, иглой внутрь. Очень на это надеюсь.
Глажу его через шорты, а сам считаю родинки. Так, одна под подбородком, недавно появилась. Три на шее, хоть прямую по линейке проводи. Я перечеркиваю их нестриженным ногтем. Смайт скулит, но так ему и надо... Еще целый десяток точек на груди, словно кто-то их туда просыпал, пока Смайт дремал. Паршивец тихо всхлипывает, когда я дохожу до его крепкого живота.
– Не понимаю, – жалуется Смайт.
– Ты о чем? – обнимаю Себастиана сомкнутыми руками, упираясь в неровности древесной коры.
В воздухе ползут терпкие запахи пороха и цикория.
– Почему ты со мной не попрощался? Почему мы вынуждены делать это здесь, запершись в твоей голове?
От удивления Зиппо выскальзывает из моего расслабленного кулака и ударяется о пол казармы.
– К тому все и шло, Смайт, – отвечаю я в пустоту. – Но ты все равно прости, что я упустил последнюю возможность.
Себастиана приняли в Гарвард. Он тогда был слишком поглощен собой, а я уважал его рвение. Ребята сами собрали денег и подарили мне эту зажигалку с памятной надписью. Спасибо Нику: догадался передать через отца. Перед самой отправкой мне вдруг стало невыносимо. К рассеченному молнией дубу я так и не подошел. И вряд ли кто теперь скажет, был там Смайт или нет.
– Выдвигаемся! – на редкость спокойным тоном отдает приказ лейтенант. – У нас два часа, пока не рассвело.
Становимся шеренгой. Тихо переговариваясь, шагаем к дверям. Кто-то из старослужащих подыгрывает нам Сына удачи на губной гармошке. Мы, зелень, готовы обделаться от звука антивоенного гимна, но лейтенант старика не одергивает. Улыбаюсь в край рубахи и тихо подпеваю: «Не я, не я, не я сын сенатора. Не я, не я, не я один из счастливчиков, нет». Может, и стоило подать документики в местный колледж. Но да пошел он к черту, как моему папаше такой ответ?
За нашими спинами томится молодой рассвет, когда в отдалении, где-то глубоко внутри себя, мы слышим привычно задиристую и злую побудку: «Доброе утро, Вьетнам!»
И да пребудет с нами удача, по капле собранная с райских вольфрамовых залежей этого благодатного края.
Название: Скорбная рожа
Автор: Тетушка Гарик
Бета: Кейя, sasta
Размер: мини, 1 013 слов
Персонажи: Хантер Клэрингтон/Себастиан Смайт
Жанр: бытовуха, холи шугар, альтернативный юмор
Рейтинг: R
Краткое содержание: скорбная рожа – признак горячих парней.
читать дальше
Когда ты на стероидах, столовский обед становится для окружающих делом опасным. Региональные на будущей неделе. За столиком Хантера остается сидеть один Смайт, парень, который никогда не добавляет в кофе спленду.
От еды мутит. В заторможенной стадии безумия Хантер мечтает, как будет держать запрокинутую смайтовскую голову в ладонях, как изо рта Смайта хлынет пена и сползет по щеке на мрамор площадки. Подспудно возникает недоумение и удивление, ведь Себастиан – вот он, на расстоянии вытянутой руки, проговаривает едкие слова, очень живой в своем безадресном презрении. Очень его. Хантер промаргивается. Грязно думать про Смайта так, как он только что себе позволил.
Себастиан еще только мальчишка, но его постепенно начинают интересовать взрослые вещи. Случайный секс, ночные танцы, шорох шин в темноте. Дурь.
По воскресеньям Хантер отпирает ящик стола, достает пистолет с пустым магазином и прижимает дуло к подбородку до упора, как если бы хотел выстрелить. Высиживает в этом положении около получаса, потом аккуратно укладывает оружие обратно на мягкую фланелевую тряпочку и закрывает ящик. До следующих выходных, на случай, если терапевтический сеанс не сработает.
– Ты слушаешь или нет? – раздраженно спрашивает Себастиан и косится на Хантера.
Второй Себастиан, поддельный, а оттого ласковый и несчастный, выблевал всю желчь и улегся на колени Клэрингтона, невесомый, как мертвый кот. Клэрингтон целует его в висок и чувствует, как возбуждение вяжет слюну патокой.
– Конечно, – сглатывает Хантер. – Я тебя слушаю.
– Согласен, что с Трентом ты перегибаешь палку?
Трент – парень, который ждет не дождется, чтобы сдать их шарашку директрисе, и только страх преграждает ему путь. Чем дружелюбнее Хантер будет относиться к Тренту, тем быстрее хор пойдет ко дну.
– Не согласен, – отвечает Хантер. – Ты ему в глаза смотрел?
– А с глазами что не так? – Себастиан возмущен. Он-то провел с парнями целый год, ему уже не так скучно быть хорошим и не так приятно быть плохим.
– Мутные.
– Сам ты мутный.
– Ага, – Хантер согласен почти на все, кроме проигрыша. – Давай я тебя после обеда уколю?
Уговор все еще действует: никто не должен видеть, как со-капитан употребляет стероиды. Если попадется Хантер, кто-то должен остаться, и это будет не свинья Трент. Как написать в баночку чистоганом, когда за дверью туалета дежурит дядя из администрации, они еще успеют придумать.
– Не забудь только, – лениво соглашается Смайт и кладет подбородок на скрещенные руки.
Клэрингтон пялится на кожаный ремешок его часов, которые Смайт – блядь, блядь, блядь – стал носить на правой руке, подражая Блейну.
– Тебе до сих пор нравится Андерсон? – напрямую уточняет Хантер, потому что бодаться с призрачными мельницами не в его стиле. Ему нужно знать наверняка. Ему нужно еще раз уколоться об это. А потом уколоться стероидами. Повторять до тех пор, пока не наступит воскресенье. Тогда можно будет притвориться, что умер, и воскреснуть – провернуть это колесо ипохондрии до конца.
Еще по воскресеньям в Далтоне лакросс и манная каша без комочков.
– Допустим, нравится… Клэрингтон, ты когда жрал в последний раз? – Себастиан тормошит вдруг позеленевшего Хантера. – Может, тебя до медпункта довести?
Смайт на стероидах стал какой-то слишком сильный и упертый. Хантер морщится от боли в запястье, в которое вцепился Себастиан.
– Правильно говорить не «последний», а «крайний», – глубокомысленно заявляет Хантер.
– Попизди мне тут, соловушка. Идем в медпункт, спросим аскорбинку.
Себастиан взваливает распухшую на иглоукалываниях тушу Клэрингтона на плечо и тащит в соседнее крыло, зло приговаривая, что Хантер – крайний дебил.
***
– …И когда наступило утро понедельника, никаких особенных изменений я в себе не ощутил. Даже Теннисон… Вы любите «Улисса»?
Хантер отрывает голову от подушки и подслеповато щурит раскосые глаза.
– Я частью стал всего, что мне встречалось;
Но встреча каждая – лишь арка; сквозь неё…
– Заткнись, – обрывает его Смайт. Смайт сидит где-то рядом, но сильно сбоку. На периферии Хантер улавливает краешек размытого силуэта. – Клэрингтон, не путай меня с Луизой, пожалуйста. До чертиков напугал.
Луиза – далтонская престарелая медсестра. Ничего, что можно было бы назвать *сексом на палочке. Скорее, сплошная тощая жердь, разговаривающая с австралийским акцентом.
– Больше не буду. Что ты хочешь, чтобы я рассказал?
Хантер складывает ладони на животе, будто кроткий ангел, и зажмуривается.
– Про табельное оружие, – подкидывает тему Смайт. – Ты не сдал пистолет, когда ушел из академии.
– Рылся в моих вещах?
– Злишься, как пятилетняя соплюха, которой не купили мороженое, – смеется Себастиан и добавляет: – Ты сам пару минут назад сболтнул о пистолете. Тебя же смазало прямо за обедом. Хорошо, что Луизы не оказалось на месте. Позорище.
– Я контролирую себя, – капризно восклицает Хантер, не размыкая век. – Я очень ответственный капитан.
– Ты очень ответственный наркоман, – Смайт гогочет в самое ухо, положив голову на подушку Хантера. – Но будет лучше, если соскочишь.
– Я чувствую себя прекрасно, – нежится в кровати Хантер.
Себастиан кладет на колени Клэрингтона свою тяжеленную сумку. Можно подумать, у него там полный набор грешков, его и Хантера. Шведский стол, и каждого вида дерьма по миниатюрной жюльенной кокотнице.
– Чувствуешь прекрасно, но хранишь ствол и магазин патронов в школьном общежитии.
– Так спокойнее, – возражает Хантер.
– Господи, отрасти, наконец, яйца! – в сердцах бросает Смайт и даже прекращает вести поиски внутри сумки. – И кем надо быть, чтобы назвать кота мистером Пусси?
– А вот это была не моя идея.
– Просто камень с плеч. Открой рот.
– Ты только что предлагал зашиться, – удивляется Хантер.
Слышно, как Смайт на весу глотает раствор, пущенный из шприца. Насмотрелся на Клэрингтона и тоже решил поэкспериментировать, паршивец.
– Мне нравятся твои черные перчатки.
– Вмажет слабее, чем от укола, чтоб ты знал, – назидательно говорит Хантер и вдруг понимает: Смайт только что пробовал подкатывать. – Черт, не делай так.
– Как – так? Мне казалось, у нас очень чистые отношения.
Смайт опять рядом. На этот раз Клэрингтон может побороть себя и ограничиться отслеживанием тактильных ощущений: вафельное одеяло, плечо, рука, щекочущие поглаживания вдоль полуоткрытой ладони. Главное – не cорваться без повода.
– Ты копируешь его зализанную прическу. Меня это бесит.
– Мы что-нибудь придумаем.
– Если не прекратишь ходить со скорбной рожей, я в тебе разочаруюсь.
– Что-нибудь придумаем, – Себастиан ластится к нему на краю койки.
– Я… Никто никогда не пер меня в медпункт. Но дело даже не в медпункте.
– Ты смешной, – голос Смайта словно улыбается.
– Ужасно смешной. Буду смешным еще неделю, а после региональных начну слезать.
– Ну смотри. Ты только что заключил сделку с дьяволом.
Хантер смотрит на скорбную рожу Себастиана и тянется поцеловать.
– Ты, кстати, знал, что я мастер на все руки?
Минут через десять Хантер с подростковым ужасом понимает, что навыки Смайта беднее его собственных, а, значит, намекать он мог разве что на успехи во время уроков труда.
Себастиан мнет его член в слегка подрагивающей руке, когда тот поднимается от тока крови. А потом Смайт неумело берет в рот. Двигает языком, пытаясь нащупать нужный ритм. Головка хантерова члена упирается ему прямо в небо, и из него, этого неба, доносится стук чужого сердца. Тук-тук, Клэрингтон. Впусти меня, наконец, в свою жизнь, раз уж я пустил тебя в свою голову. И я вовсе не о минете, чтоб ты знал, слышится Хантеру.
– Не трясись так, – просит Хантер, поглаживая шею Смайта своей враз вспотевшей ладонью.
– Как?
– Как будто тебе не все равно.
"Иначе мне и правда придется впустить. И нет, я говорю совсем не о том, о чем ты, Смайт, должно быть, подумаешь".
Название: Малийский синдром
Автор: Тетушка Гарик
Бета: Кейя, sasta
Размер: мини, 2 777 слов
Пейринг: Себастиан Смайт / Блейн Андерсон
Жанр: журналистское AU, бытовуха
Рейтинг: R
Краткое содержание: прежде чем отправляться в горячую точку, журналист должен ответить себе, зачем ему это нужно. Смайт ответил. А Блейн?
читать дальше
Последние дни они ночуют в разрушенном здании школы. Они – это оператор, нанятый провожатый из местных и Себастиан Смайт. Провожатого зовут Сали. Благодаря Сали с их маленькой группой обращаются по-божески. Лишний раз не трясут и, когда Смайт с солнечной улыбкой протягивает сигареты, не брезгуют угоститься. Уже в Кидале выясняется, что аккредитовываться негде: пресс-центр снесли до их приезда.
– Беги. Беги, я на досъем… – шепчет во сне оператор.
Не то чтобы у оператора не было оснований для кошмаров. Он повторяет путь Одиссея между Сциллой-Бахрейном и Харибдой-Мали. Единственное, чем можно быть озабоченным в тридцать восемь, стискивая в руках округлые изгибы камеры, – возвращение домой, к семье.
Смайт из другой касты. Больше всего он мечтает взять интервью у горстки туарегов, что оставляют после себя стреляные гильзы и трупы женщин, преклонившие головы на глинистый ил подсыхающей речушки. С питьевой водой тут тоже проблемы.
Контрольная точка для связи с редакцией располагается поблизости, подтверждает провожатый. Себастиан дремлет под его рассеянный храп. Бессознательное в Смайте корчится от желания сделать хоть один приличный репортаж для прайм-тайм слота. Чтобы формат обязательно клиповый и прерывистая съемка. Пусть голову Себастиана засыпает землей. В ответ он поправит галстук и продолжит невозмутимо озвучивать то, что видит. Никакой личной оценки. Он подметит ключевые детали, а зритель сам расшифрует его смысловые ударения. Расшифрует – и сделает правильные выводы. Себастиан останется железным, словно гиря, поселившаяся у него в груди. Смайт крепко подсел на все это дерьмо и собирается сделать очередной шаг навстречу бездне.
Наутро он помят и мрачен, потому что нормально спал от силы часа четыре.
– Стендапчик оттарабанишь? – интересуется оператор, собирая накопившийся мусор в полиэтиленовый пакет из-под сухофруктов. В его башке заcтряла мысль, что после себя ни в коем случае нельзя оставлять грязь. А что оставили туареги? Кровь на бетонной стене?
Следы настолько въелись в пористую структуру, что кажется, вместо человеческих ошметков моджахеды на две половины разрезали свеклу и жирно натерли первый этаж ее скользкой мякотью. Только черта с два чьи-то проломленные черепа станут личной смайтовой проблемой. Он давно привит от заразы низкоэффективной жалости.
– Оттарабаню. У нас очередной “пожар на свалке”?
– Военные вдовы.
– Звучит вкусненько.
Сюжетами о мародерстве и бедственном положении населения никого не напугать и не мобилизовать. Когда материал доберется до монтажки, к видеонарезке прибавится говорящая голова эксперта. Перед подачей блюда в зомбоящики через питательные трубочки диктор состроит строгое лицо. Примерно так это работает.
Смайт проверяет свой тревожный чемоданчик. Так, что у нас тут? Последняя белая рубашка, костюм для появления в кадре – достаточно дешевый, чтобы никто не покусился на его песочное величество. Себастиан зашнуровывает кроссовки и поглядывает на часы. Почти девять, группа выбилась из графика. По Кидалу лучше передвигаться утром, когда еще не так палит, а малийцы сохраняют нейтралитет: далеко не всегда решающая роль за журналистской корочкой.
Когда они почти подошли к КПП, Сали внезапно дает задний ход.
– Дальше без меня, – говорит он на плохом английском. Оператор-француз недовольно поднимает брови. Смайту ясно, что вести переговоры с Сали предлагается ему.
– В чем дело, приятель? – берется за дело Смайт. – Намекаешь, чтобы мы подняли тебе ставку?
– Не в деньгах дело. Там чужие.
Для Смайта все они чужие и все на одно лицо. И да, он военный журналист, а не сестра из Красного креста. Доверяться малийцам сложно. Себастиан не единожды видел, как они кидали своих работодателей и сбегали, прихватив камеру или сняв с трупа пару целых ботинок. Поганая черта у малийцев в крови.
– Уверен? – уточняет Смайт, заглядывая Сали в нагретые красными прожилками белки. Тот кивает и изображает муху, добывающую пламя из сухих лапок. Всем известный жест. Баксы.
– Заплатим, когда нас пустят через КПП.
Сали возмущенно бухтит.
– Ты останешься тут. Пройдем только мы, понял? – встревает в разговор оператор. На английском он говорит не лучше Сали. Провожатый, кажется, согласен на полумеру.
Втроем они приближаются к сетке, проходящей сквозь крошащиеся фрагменты стен. Несмотря на ужимки провожатого, пускать их не хотят. Непонятно даже, под чьей юрисдикцией ходят эти парни. Чем больше времени нащелкивает электронная безделушка Смайта, тем опаснее оборачивается ситуация. А потом Себастиана хлопают по плечу.
– Простите за опоздание, коллеги. Ксивы показывали? – чужое сбитое дыхание на плече. Шапка всклокоченных волос. – Вот моя, лейтенант. Юнайтед стейтс оф Америка, ага.
Почему бы и Смайту не вспомнить о своей американской недействительной корочке? Все лучше, чем удостоверение журналюги с французского телеканала. Тем более государственного. В этом плане Андерсон всегда был… Всегда…
– Какого хрена ты забыл в Мали? А, Андерсон? – шипит сквозь зубы Смайт и не может поверить.
Охваченный гражданской войной Мали – не экзотический курорт, где можно столкнуться с бывшим одноклассником. Да и статус Андерсона с самого начала стремился вырваться из корректного и понятного поля “одноклассники”. Они здорово потанцевали там, в Скандалах… Нет, Мали – это не совпадение. А они вовсе не молодожены с десятидневной путевкой.
– Я сильно опоздал? – Андерсон продолжает игру в подкидного дурака.
“Лет на пятнадцать”, – думает Смайт.
– Знаете, за мной штрафная, – сдержанно смеется Блейн, а Смайт вспоминает, как легко Андерсон мог улакаться в зюзю. Но то было раньше, сейчас он, может, стал покрепче.
Смайт без разговоров вынимает из рюкзака пластиковую бутылку, разливает ром в наперстки и вместе с двумя караульными, Сали и Андерсоном опрокидывает внутрь. Жидкость обжигает стенки пустого желудка. Андерсон буравит Смайта взглядом, как будто тот – налог на финансовые транзакции, а Блейн – бывший французский предидент.
Караульные немного добреют. Себастиан тоже.
– Может, все-таки пропустите? Я, как гражданин США, ручаюсь за остальную часть нашей съемочной группы. Случай двухнедельной давности явно не повторится, – Блейн дожидается улыбок сторожевых псов и умело зеркалит их жесты.
Журналистов скрутили где-то в трущобах Кидала. Женщине было пятьдесят два, мужчине сорок девять, оба французские подданные. Чуть позже их тела нашлись за городом. Стреляли в грудь и голову.
Блейн смеется. Он ведет себя натурально, очень непринужденно. От какого Андерсон все-таки издания? Смайт не успел разглядеть его документ.
Как только амбалы с выпяченными губами чернильного цвета пропускают их, нервы Андерсона рвутся струнка за стрункой. Через пятьсот метров он падает, как бы спотыкаясь о сухую землю, и блюет прозрачной струйкой рома. Утирает рот рукавом и, все еще на карачках, поднимает взгляд на Смайта. Уточняет с какой-то отталкивающей доброжелательностью:
– Прости, о чем ты спрашивал?
– Я спрашивал, от какого ты издания и на какую тему копаешь?
– Блу паблишинг, – отзывается Андерсон. – Детская тема. Я нашел вашу ночевку в школе. Снял пару хороших кадров.
– Место казни на цокольном нашел? – Оператора Андерсон, похоже, заинтересовал.
– А как же. – Блейн цепляет на плечи рюкзак и делает несколько бережливых глотков из фляжки. – Очень форматно получилось. Фразочками докрутить – и можно на главную.
– Газетчик Андерсон. Кто бы мог подумать, – бормочет Смайт.
Что-то в его облике определенно выбивается из рассказанной истории. Андерсон вроде новичок, а одет правильно. Никакого намека на военщину, удобно, но дешево. Только нейтральные цвета. Полное отсутствие галстуков-бабочек.
– Мы идем в контрольный пункт, – признается Себастиан.
– Там есть связь? – Андерсон светлеет лицом. Видно, истосковался по цивилизации. Мобильные тут никто из журналистов не носит – опасно, еще как.
– И даже интернет.
– Ух ты. Смогу отправить первую статью.
Блейн совсем повеселел. На загоревшую пленку лица вернулся карминно-красный румянец. Смайт толкает Андерсона и целит указательным пальцем прямо в грудь. От этого Блейн иррационально быстро сдувается. Себастиан шипит:
– Не знаю, что ты тут забыл, но запомни: пока ты с нами, главный – я. Я отвечаю за безопасность. Я тебе царь, бог и сатана.
– Сатаны в оригинале не было, – жалуется Блейн, ни разу не пристыженный.
– Там и про ад ничего не говорилось. – Смайт мрачно сплевывает и поправляет козырек кепки. Надеется, что взорванные и почерневшие радужки не будут так заметны.
– Ты воспринимаешь все слишком близко к сердцу, – замечает Андерсон, но ни в коем случае не обвиняет.
– Где твой муж?
На пальце Андерсона отсутствует кольцо, нету даже светлой отметины, что делает Себастиана вопиюще бестактным.
Блейн – все еще поздняя версия подростка, хотя мышцы и угрожающе ходят под хлопком кофты. Андерсон похож на поджарившегося на солнце регбиста. Смайт сердито смотрит прямо в его солнечное сплетение, не на ширинку.
Оператор утирает пот свободной лапищей и издает непереводимый, но возмущенный полувозглас.
– Нет, ты погоди, – поворачивается к нему Смайт. – Пусть ответит.
– Мы не вместе, – пожимает плечами Блейн. – Что еще ты хочешь услышать? Готов поспорить, ты перся в Мали не для того, чтобы трепать языком.
– Вообще-то, – Смайт посмеивается, – именно для этого. Я спецкор.
– А вы на точку не опоздаете?
Смайт хлопает себя по лбу и проходит остаток пути, не оглядываясь.
Контрольной точкой оказывается небольшая хибара, на первый взгляд сложенная из одних пальмовых веток. В хибаре живет племянник Сали, которому Смайт также вынужден отстегивать. Сумма давно перевалила за выделенную телеканалом, и по приезду он не поленится стребовать у продюсера по полной.
Полкомнаты занимают душные серваки. Сбоку тулится компьютерный стол с ноутбуком и вентилятором. Андерсон тут же подставляет под струю мокрую шею, а Смайт только и чувствует, что запах его кофты.
– Выйди, – просит Смайт.
– Это еще зачем? – сжимает губы Блейн. Злой низкорослый регбист, мать его так и разэдак.
– Редакция требует полной конфиденциальности при передаче эксклюзива. В отличие от твоего издательства, которому, кажется, вообще похуй.
– Оно же Блу, понимаешь? – насмешничает. – В вечном депрессняке. Прямо как ты.
– Пошел.
– Пошел, пошел, – соглашается Блейн и, согнувшись, выбирается из домика, стучит пыльными Экко по ступенькам.
Оператор, убежденный натурал, провожает взглядом крепкую андерсоновскую задницу.
– Еще скажи, что ты с ним спать не собираешься, – укоризненно говорит он.
Все еще недоволен, что дурила-Смайт никак не женится.
– И не собираюсь, – грассируя, возмущается Себастиан. – Оливер, уж не заделался ли ты сводником, старый хрен?
– Кто тут интересуется старыми хренами? – оживает ноутбук.
– Филипп, – Смайт кривит рожу.
– Здравствуй, Себастиан, – здоровается тот, кто чуть не стал счастливчиком, с которым дурила-Смайт собирался связать свою жизнь или типа того.
История с Филиппом кончилась не очень хорошо, даже некрасиво. Теперь Филипп смайтов продюсер. Смайт считает, что иногда стоит просто принять специфический юмор Вселенной. К появлению Андерсона в Кидале тоже стоит отнестись как к чему-то самой собой разумеющемуся.
– Обрадуешь? – Себастиан опускается в кресло и вертит в руках ручку с побрякушкой на кончике. Сейчас Смайт такой же – распластанный резиновыми щупальцами, дергается по велению чьих-то рук, которые замешивают вооруженный конфликт в разрывной коктейль Молотова. Вот-вот бахнет и разобьет все в щепки. Включая пыльный сервак напротив Себастиана.
Филипп смотрит в глаза Смайта сквозь квадратные стекла очков. Темные волосы как всегда аккуратно зачесаны назад. Смайт даже узнает клетчатый пиджак, который они покупали вместе около двух лет назад.
“В какую ж блядскую воронку Чернобыля я свалился”, – думает Себастиан и обкусывает грязный заусенец.
– Смайт, – обрывает его человекоедство Филипп.
– А?
– Я выбил тебе трехминутный лайв в прайм-тайм.
Смайт един в ста лицах. Вокруг хижины он слышит свой сатанинский хохот, которым смеется, сидя внутри, на том же кресле.
– Я рад, что ты рад, – устало улыбается Филипп.
– Какая тема? – Смайт вгрызается в новость, как гиена.
– Что хочешь.
– Не понял.
– Что хочешь, – повторяет продюсер. – Сандерс говорит, что ты уже большенький, чтобы самому откапывать интересные темы.
– Да я победитель по жизни, – мурлычет Смайт, вращаясь по собственной оси. Колесики поскрипывают.
– Найди что-нибудь реально крутое. Попробуй простеклить последнее включение БиБиСи, только чтобы соплей поменьше.
– А то джинсой попахивает, – ржет Смайт.
– А это она и была. Но красиво, – ржет Филипп.
– Как дети малые, – бубнит под нос Оливер.
Включение проходит стремительно быстро. Блейн держит над Смайтом цаплю микрофона, Оливер сосредоточенно ловит Себастиана пасхальным планом (точно по яйца). Репортаж сосредотачивается на том, что в Кидале все хорошо, кроме того, что все плохо. В склейку попадают кадры, которые снимались последние пару недель: разрушенная школа, головы женщин, балансирующих на вязкой илистой глине. Впервые за это время Смайт раздражен и гневлив. Не только у Андерсона нервы сдают. В нем, Смайте, тоже началось взрывное кипение.
Он орет, больше положенного размахивает руками. В отличие от Себастиана, величие костюма мято и пришибленно. Оливер хмурится: за многолетнюю совместную работу у Смайта впервые сорвало гайки. Зрители, может, и не почувствуют. Не такие уж они и проницательные, как спецкор про них думает. А вот телевизионщики заметят обязательно. Как только Смайт вернется в пыльных лучах антиславы и долгах за квартиру, обязательно напомнят. Уж Оливеру можно верить. Он и сам когда-то спецкорил. Оператор выключает камеру и утешительно похлопывает Смайта по плечу.
– Это можно исправить, – говорит он Смайту, взлохмачивая его прибранные волосы. – Не последнее лайвовое включение.
– Надеюсь, – мямлит Себастиан.
– А мне понравилось, – Блейн недоумевает от общего упадка духа. – Я, возможно, не профессионал в стендапах…
– Ты никто, – шепчет Смайт.
Блейн уязвленно затыкается и даже не шутит вечером, привычно развалившись на ступеньках лачуги. Племянника Сали, похоже, убили. Он не возвращается домой уже больше четырех дней.
Оливер дремлет во дворике, развернувшись во всю ширь на плетенке, пахнущей древесиной и ягодами.
Андерсон поднимается вслед за Смайтом в лачугу и захлопывает дверь.
– Зачем ты мне это сказал? – строго спрашивает он.
– Что – “это”?
Смайт напрочь забыл о том, что случилось аккурат после включения. Его работа на сегодня окончена. Он хочет поспать, а перед этим почувствовать щипки стыда через низкоскоростное интернет-подключение. Твиттер уже должен кипеть. Спецкор, мать его.
– “Это”, – настырно повторяет Блейн. – Что я никто.
– В чем я ошибся? – переспрашивает Смайт.
Себастиан настолько устал от постоянного мелькания лица Андерсона за пять дней, что его воротит от одного вида. Смайт уже морально готов выдавить чужие глаза паркеровской ручкой. Счастливый талисман Филиппа наконец-то пригодится.
– Я тебе не зализа-продюсер, – накидывается Блейн, который по-настоящему уязвлен. Так уязвлен может быть только тот, кто последние годы купался в бассейне, полном ядовитых медуз. Что тут один дротик.
Но Смайту не жалко. У Смайта выключилось все, что связано с ненужным дерьмом. Люди, работающие с ним бок о бок, подтвердят.
– А ты хотел, чтобы я вокруг тебя круги наматывал?
– Например.
– Записал в лучшие друзья?
– Может быть, – приближается Блейн.
– Забудь, – Смайт качает головой. – Я таких, как ты, насквозь вижу. Неудачный брак, сопли в маленьком лофте, потом такая же неудачная карьера на радио или в газете. А дальше эффектное падение в бездну злоебучей Блу Паблишинг, о которой ни в Лондоне, ни в Нью-Йорке никто и слыхом не слыхивал.
– Ноль попаданий, заносчивый уебок.
Нападает. Регбист. Валит Смайта на топчан и фиксирует руки за спиной.
– Прекрати ломать комедию, – Блейн просит ласково, очень доступно. – Если позволишь, я сделаю так, чтобы тебе стало получше.
– Ты мануальный терапевт? – шепелявит Смайт через тощую подушку.
– Это всего лишь хобби, – тихо смеется Блейн и тянется снять с Себастиана футболку.
– Нет уж. Сначала объясни, кто ты такой.
Смайт переворачивается и останавливает корпус Блейна коленом.
– Ты ни черта не журналист. Я абсолютно уверен.
Блейн снова выглядит оскорбленным.
– Блу паблишинг – мое издательство, – с нескрываемым апломбом заявляет Андерсон. – В основном, мы занимаемся дошкольным сектором: детские книжки, пособия, учебники. Ты не смог вспомнить название, потому что никогда с нами не сталкивался. А еще у нас есть политический сетевой блог. Время от времени я снимаю для него видео.
– Какой же идиот мог догадаться запустить детское издательство и политический блог под одним брендом? – закатывает глаза Себастиан и уже хочет сменить гнев на милость. – Но у меня остается последний вопрос: что ты забыл в Мали? Здесь небезопасно.
Смайт улавливает обволакивающую теплоту рома.
– Дело в том, – медленно поясняет Андерсон, – что я гражданский журналист. Когда где-то случается что-то вроде восстания в Кидале, я кидаю манатки в сумку, беру ручную камеру и вылетаю. Потому что я чертов извращенец и повязан на риске, как ты.
Смайта наконец отпускает. Все встает на свои места. Андерсон – маньяк, бросивший мужа и актерскую карьеру ради крошечного издательства и командировок, сжирающих львиную долю его заработка. Иногда, когда люди повязаны одним и тем же синдромом, это может... очищать.
Смайт гладит Блейна по загривку, и Блейн подается.
Утром они начнут снимать первый стендап Андерсона.
Блейн проводит языком вдоль позвонков Смайта, и Смайт медленно изгибает спину, поднимаясь на четвереньки.
Утром на рубашке Блейна появится раздражающее красное пятно, и Смайту придется срочно одолжить свою последнюю из тревожного чемоданчика. Смайт застрахован на тридцать тысяч долларов. Оливер – на двадцать. Блейн Андерсон застрахован меньше, чем на пенсовик.
Смайт заглядывает в глаза Блейна и видит только опустошающую темноту. Беспримесная черная масть, как Кидал, кусочек марионеточного малийского царства.
+2
Название: Не хочу домойАвтор: Тетушка Гарик
Бета: Кленовый Лис.
Размер: мини, 1 556 слов
Пейринг: Себастиан Смайт/Блейн Андерсон
Категория: слэш
Жанр: приключения, сюр
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: достань ракушки из кармана.
читать дальше
Он мечтал о таком месте, очень медленном и ленивом, годами. Вечером здешнее солнце переваливает через горизонт бильярдным шаром и скатывается в невидимую лузу на краю. Еще затемно к побережью прибивается новая волна, шепчет камешками и тонким ожерельем из тины.
Смайт просыпается от стука капли, вздрагивает и отгоняет подальше их дикую кошку. Рядом – Блейн. Из-под скомканного одеяла торчат его ступни с поджавшимися от холода пальцами. Смайт наблюдает за близким мерным дыханием и смешливо жмурится. Андерсон так и не научился заботиться о себе сам. Рядом с ним обязательно должен был появиться человек вроде Себастиана. А сомнениями Смайт предпочитал не терзаться.
В центре безвременья он кладет поверх ступней Блейна свои, надеясь согреть и не разбудить. Блейн начинает возиться сразу же, привычный к побудкам по необходимости. Мало ли причин: зловредный прибой, подтопивший первый этаж, или хищники, учуявшие запах еды.
В сетках за креслами лежат мачете. Рукояти у них обернуты синей изолентой.
— Пора, — шепчет Себастиан и заправляет упавшую прядь волос Блейну за ухо, такое загорелое. Целует скулу, обтянутую кожей в частых крапинках щетины и веснушек. — Вставай, если хочешь сегодня суп с мясом. Вилли кончился.
Они назвали дикую козочку Вилли, потому что та истошно плакала, пока Андерсон боялся перебить ей шею разом и только дробил позвонки, причиняя лишнюю боль. Смайт опять сделал все сам и немного рассказал о гуманизированном насилии. Через несколько часов Вилли был засолен, как следует перевязан и закопан в холодный песок доходить. Сверху Себастиан начертил палкой большой знак.
— Это крест? — испугался Блейн.
— Скорее, икс.
— Как неизвестная переменная?
— Не тупи.
Неизвестной переменной продолжали быть они сами.
— Когда мне было пять, — сказал Смайт, помолчав, — я пошел в парк поиграть с друзьями. Матери не было в городе, экономка уехала на выходные к родным. Мы носились, и ключи просто жгли мой карман. Я придумал закопать их около веревочных качелей. И знаешь что?
Блейн провожал взглядом пышные облака, обсыпанные розовой пудрой.
— Вечером я не нашел место, куда их закапывал, и пришел в ужас от мысли, что больше никогда не попаду домой.
Они вдвоем уставились вниз, на временное хранилище Вилли под толщей глинистого песка, и затем Блейн кинул поверх начертанного знака пару мокрых перламутровых камешков.
Наутро Вилли нашелся, а сейчас его запасы подчистую вышли.
— Давай поохотимся, — предлагает Себастиан.
— Ты убьешь нам кого-нибудь. — Улыбается Блейн, забирая отросшие волосы тесемкой, а потом смотрит на Смайта своими невозможными глазами и опять мысленно теряется среди джунглей и погребенных костей. — Но ты же не убьешь меня, правда?
С Блейном что-то случилось на этом проклятом острове. Он перестал вспоминать о Курте, Купере и друзьях и полюбил Смайта. Теперь он его еще и боится. Поэтому Смайту нельзя терзаться сомнениями. Никто здесь не хочет домой. Никто.
Смайт встряхивает Блейна за жилистую шею и целует в жесткий кадык, в застрявший в горле кусочек отравленного Адамова яблока. Кто нашептал Блейну, что с Себастианом небезопасно? Кто заронил эту опасную мысль, которая развилась в нем раковой опухолью?
— Не говори ерунды, — привычно одергивает Блейна Себастиан и вручает переточенное мачете. В середине лезвия, где клинок должен утолщаться, впадина от многочисленных обточек. Бог знает, о какие камни обточен Блейн Андерсон. — Проверим сперва ловушки.
Они ныряют в подлесок, пахнущий цветением и спорами. Скользят по прорубленному в зелени коридору с венами-ответвлениями. Пару раз Смайт замахивается, чтобы убрать подступающий к тропе молодняк, и чувствует, что Блейн позади не отрывает от него взгляда. Безраздельное обладание вниманием Блейна во время походов придает каждому движению грубой привлекательности. Себастиан режет лианы точно под корень. Пот градинами сползает вниз по спине, к коже липнет застиранная футболка.
Смайт уже подметил сбитую с листьев росу, но предоставляет момент триумфа Блейну. К концу хода намеренно задерживается и пропускает его вперед, к выставленным полумесяцем натяжным ловушкам. Первый страх, что кто-то из них двоих может нечаянно пострадать от костяного острия, прошел. Они склоняются над дрожащей фигурой, укрытой в тени.
— Это… — Морщит лоб Блейн.
— Дукер, — подсказывает Смайт. — Еще маленький.
— Может, выпустим?
— С ума сошел! Как его выпустишь, если он, дурачок, угодил прямо в капкан?
Детеныша дукера с непробившимися рогами и слабыми коленками потряхивает от подкатывающей агонии. Совсем скоро его грудь перестанет раздуваться испуганными мехами. Дукер невидяще поднимает морду, Смайт в ответ гладит его по животу в светлых пятнышках.
— Со временем мог бы к нам привыкнуть.
Подушечки пальцев Себастиана улавливают гладкость шкурки, не доступную при иных обстоятельствах. Взрослые дукеры — хитрые и юркие животные и легко ускользают от преследования.
— Выбор небольшой. Ты ему поможешь, Блейн.
— У меня не получится, — мямлит Андерсон.
— Кто-то должен продолжать страдать, потому что тебе противно столкнуться с их мучениями?
Смайт насильно кладет ладонь Блейна на тело маленького дукера, и оно скрывается почти целиком. Андерсон хочет проглотить комок, застрявший в горле - не выходит. Он оглушен увертюрой смерти не меньше детеныша.
— Рано или поздно ты столкнешься. Может быть, в одиночку. Соберись, ну же.
Смайт закрывает глаза Блейну сгибом локтя, выжидает несколько секунд. Покровительственно сжимает чужое предплечье. Мачете Андерсона входит в землю сквозь жесткую подушку плоти. Дукер больше не бьется. Выражение влажных глаз застывает.
Себастиан целует макушку в крупных завитках, дышит ими, поднимает Андерсона на ноги.
— Заберем ужин позже. Хочешь искупаться?
— Нет. Не знаю.
Они прячут тело под свежей листвой. Глянцевитой зеленью перевязывают ток из раны, чтобы падальщики не слетелись на запах крови, и возвращаются на тропу. Сумрак сгущается, покачивается мрачными бирюзовыми воланами.
После арки водопада показывается пресный бассейн с известковым дном. Себастиан принимает давление на плечи и, подлаживаясь, выпрямляется. Ступает на камень. Вода заметно облегчает укусы москитов на икрах и бедрах, эти расчесанные ноющие отметины.
— Иди на меня.
Себастиан вытягивает руку, чтобы помочь с уступом, и на какое-то мгновение они застывают, вцепившись друг другу в предплечья. Взаимно поддерживающая позиция. Смайт не может утерпеть и ухмыляется краешком губ.
Он идет спиной, утаскивая Блейна на теплую бледную глубину. Локтями оставляет на поверхности плавный виляющий след. Это почти танец, и Себастиан, уставясь в скромные блики солнца на белом, стаскивает не глядя андерсоновскую рубаху и майку под ней. Облизывает кончиком языка его мокрый подбородок, так некрасиво, отвратительно побритый.
“Знаешь, я бы мог быть здесь с тобой вечно”, — давно хочется сказать Смайту, но он никак не решается. Думает, что ясно без слов.
Вода придает сил. Словно это его стихия, Смайт расслабляется уже насовсем. Нет, не он строил четыре месяца дом. Не он учился ставить ловушки. Выживать на том, что дает лес. Бесконечно травился и пробовал побеги, о существовании которых ни в университете, ни позже никогда не слышал. Ботаника не была коньком Смайта. Все это — не он. Он лишь здесь: пройдя сквозь грот, дышит легким бризом, улавливает световые тональности на оранжево-зеленом полотнище джунглей. И Блейн. Конечно же, здесь Блейн.
— Знаешь, я мог бы... — запинается Себастиан. Силится напитать свою ухмылку уверенностью, чтоб наконец-то получилось улыбнуться по-настоящему.
Блейн и остров так не считают.
— Ты мог бы, да? Да что ты вообще мог?
Иногда ход мыслей Андерсона выходит за пределы понимания Смайта. На этот раз вместо перламутровых ракушек Блейн прячет в кармане каменное острие. Вытащил из злосчастной ловушки и целит Смайту прямо в раскрытый от удивления глаз.
Себастиан выходит из оцепенения как по щелчку. Раз. Вытягивает шею, чтобы уклониться от пальцев, которые вот-вот покопаются у него под веком. Два. Сдавливает Андерсону руки, чтобы не дотянулся. Это больше не поддерживающее рукопожатие: Андерсон снова обезумел. Три. Смайт подсекает дрожащие ноги Блейна под водой, и они оба рушатся в белую негу, со звериными оскалами, страшные и чужие друг другу. Ворочаются на дне бескостными угрями. Поднимают брызги, захлебываются в извести. Смайт ранит колени о ноздреватое выщербленное дно. Потому что на голову выше, а рост сейчас только помеха.
Андерсон захлебывается, но он все еще зол. Его агония разгорается и пожирает внутренности.
— Все под контролем, — рычит Смайт, лягаясь и все-таки поддерживая Блейна за шею, чтобы не расшибся.
И это не вопрос. Андерсон начинает визжать в уже привычном припадке бессилия. Запертый снаружи, на острове, он чувствует, как Смайт каждый день пытается вскрыть его изнутри. Самое ужасное, что у Себастиана получается. Никакие заточки, никакие… Блейн — тот зверь, который потихоньку умирает в немудрено собранном капкане Смайта.
— Никогда не делай мне больно, как им. — Дышит гневом Блейн, вцепившись Смайту в затекшие лодыжки. Его губа подрагивает, а под глазами залегли синюшные тени, будто Блейн не спит тут неделями.
Почему Смайт раньше не замечал?
— Конечно, нет, — обещает Смайт.
Блейн вроде бы успокаивается, обмякает. Чертит вдоль рта Смайта улыбающуюся дугу треугольными острием. Губы Себастиана повторяют свежую розоватую дугу, всасывают пальцы Блейна внутрь и гладят языком, ощупывая тревогу на полукружьях его ногтей. Наэлектризованная катушка в замкнутой цепи дней разряжается прямо сейчас, в Себастиане. Он вынимает камень изо рта и прячет в карман потяжелевшей от воды футболки.
— Можем поспать сегодня в самолете, я не против. — Пытается проявить чуткость Смайт.
Фрагменты кабины частного самолетика уцелели. Там есть кресла, обитые красной плотной тканью. Есть потолок и ощущение защищенности, которого не хватает Блейну, как бы сильно ни старался Смайт. Себастиан обнимает враз уставшее тело, уговаривая Блейна вернуться и подобрать ужин с тропы.
Луна подмигивает Смайту из гамака крон и разрезает свой горб немой полосой самолета. Сколько их пролетело за последние месяцы — Себастиан хранит точную цифру при себе. Блейну не обязательно знать о самолетах, если у них есть свой, самый лучший.
Когда Блейн будет засыпать, развалившись в откинутом назад кресле, Смайт укроет его ноги одеялом и позовет поближе их дикую кошку.
Название: Доппельгангер
Автор: Тетушка Гарик
Бета: Кленовый Лис.
Размер: мини, 1 385 слов
Персонажи: Блейн Андерсон, Себастиан Смайт, Хантер Клэрингтон
Категория: слэш
Жанр: юст, сюр
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: никто не знал, а он бэтмен.
читать дальше
Хантер Клэрингтон не терпит даже малых возражений. Чутко улавливает тоску Смайта, подстраивается под его потребности и — отбирает капитанское звание. С этого момента Смайт лишь один из Соловьев, впрочем, на особом положении. Он еще может кое-что выбирать: встать на прогоне подальше или на передний план. Исполнять ли наравне с новым лидером пару акробатических трюков. Бороться за соло или подпевать. С проигрышем разрешено смириться заранее. Себастиан завоеван, но предмет, целиком поглощающий его интерес, вовсе не Хантер.
— Теперь я нарушаю школьные правила. Можешь ослабить хватку.
Хантер словно создан, чтобы позволять кому-либо что-либо. Нимб ослепительной узколобости застрял, не поднявшись на подобающую высоту, и от этого жмет ему виски. Не проходит дня, чтобы Клэрингтон не пожаловался на мигрень.
Стиснув зубы, он кивает остальным, чтобы расходились. Хористы расползаются по школьному двору оглушенным клубком ужей. Каждый обколот новой дозой стимуляторов. Преподаватели начали подавать на хор кляузы: ставленники нового сердитого мальчика валятся с ног во время занятий. Общая успеваемость понизилась. Куда это годится? Но Хантер уверенно гнет свое: только регулярные тренировки и сложная хореография приведут Соловьев к заветному кубку. Педагоги потирают дужки очков и признают: победа стоит того, чтобы за нее побороться. Если вдруг махинация раскроется, его и пальцем не тронут, о нет.
***
Новый капитан чрезвычайно заботлив для мордоворота из военки. Однажды они со Смайтом сталкиваются в общих душевых. Смайт застывает с банным комплектом в руках, Хантер – с полотенцем, обмотанным вокруг бедер. Он это полотенце приспускает, не то чтобы дразня, а просто давая понять, что у него там полный порядок. Предлагает перепихнуться, если Себастиану надо.
С первого дня учебы у Хантера единственная задача от администрации – присмотреть за Соловьями. А уж как он присматривать будет, зависит от обстоятельств. Главное, чтобы все были довольны, особенно Смайт. Который бывший капитан и невротик, и горе-влюбленный, и тот, кто ищет привязанности на танцполе гей-бара, где подцепить можно только герпес. Смайт долго смотрит в спокойные глаза Хантера, напоминающего очеловеченную версию двуствольной гаубицы, и отвечает, что нет. Что не надо (даже если хочется). Хочется сильно. Смайт не трахался давненько, а Клэрингтон, как персональный ангел-хранитель, будто про него это знает.
Хантер выжидает паузу, убеждается, что Смайт не пойдет на попятную, и безразлично пожимает плечами. Шлепает в резиновых сланцах к строю зеркал безо всякой неловкости. Запах его бальзама преследует Себастиана везде, разве что кроме спальни.
***
Когда Смайт накидывает на Андерсона пиджак, то мечтает о начале новой эры. Андерсон не согласен. Смущенно поджимая губы, Блейн просит полюбить его темную сторону. Себастиану хочется кричать на весь мир, что в этом нет ничего сложного. К сожалению, то лишь песня; на дружеские смс он больше не отвечает.
«Я тут пытаюсь подрезать когти псу, а он вокруг меня круги наматывает. Похоже, знает что-то, чего не знаю я». «Если тебе интересно, пес был прав». «В Вестервилле шквалистый ветер. Говорю на тот случай, если ты не ночевал дома. А ты не ночевал».
Блейн безупречен десятикратной степенью через лупу-триплет. Смайт любил бы, даже окажись тот сплошным темным пятном без прошлого и будущего, погребенным под известностью брата и лихорадочным желанием бежать от своих страхов. Какое-то мгновение Смайт чувствует себя удачливой девицей на званом балу, потому что с Блейном они танцуют рука об руку. Каждое перестроение сохраняет за ним вожделенный участок аудитории, и его мрачное несчастливое сердце до отказа набухает чем-то подозрительно похожим на артериальную кровь. Дышится легко и приятно.
Хантер, как большой знаток склочных кошечек, позевывает, развалившись в кресле. Проблемы с конкуренцией не существует: ни одно из дерганных движений Андерсона нельзя назвать безупречным. Беднягу имеет в задницу сотня этических предрассудков. С другой стороны, учеба в муниципальной плевальне вывернула наизнанку его classy style. Соловьи любят Блейна, несомненно, но только Смайт маскирует за восторженностью что-то голодно-звериное. Его глазные яблоки заволокло маслянистым чадом, зрачки затмили радужку. Смайт готов отдать за игрушечного капитана все, что угодно, но Андерсон вряд ли продается. Точнее, вряд ли купится на восторженность Смайта, непрочную и недолговечную.
Темная сторона Себастиана сольется с темной стороной Блейна гораздо позже – в аду, специально организованном для душ одиноких мальчиков.
— Почему у нас отнимается язык в присутствии тех, кто нам особенно дорог, а, Смайт? — нашептывает Хантер на ухо Себастиану после того, как Андерсон покидает аудиторию, не снимая подаренного пиджака.
— Тебе об этом ничего не известно, — вежливо отвечает Себастиан.
— Но я предлагаю, — осторожно не соглашается Хантер и выпускает своего мистера кота гулять по окрестностям. — Со мной поделиться.
***
Хантер – совсем другой вид животного. Он способен выжидать и выслеживать даже под действием химии, которая загустевает у него внутри.
Он стучится в дверь комнаты Себастиана, когда тот меньше всего готов к схватке на острых, как ножи, языках. Закрыть дверь на ключ — трудоемко. Он сейчас и такого не сможет.
— Я не в настроении обсуждать полоски на галстуках, — бурчит Смайт, отворачиваясь к стене.
— Ты мне? — изумляется Хантер, который в жизни бы не подумал тратить личное время на бездарные мелочи.
— Возможно. — Хмурится Смайт.
Клэрингтон разглядывает андерсоновский пиджак, нянча на руках своего дрянного кота.
— Во что ты вырядился, Смайт? — насмешливо спрашивает он.
— Не заставляй меня произносить это вслух. Сам понял.
— Смотрю, ты и записку сохранил, — Хантер воодушевленно обнюхивает каждый угол жилой коробки Смайта. — “Нет, спасибо”. С большого расстояния можно принять за “Да, еще”. Себастиан, должен признать, ты даже лучше, чем я предполагал. Цепляешься когтями за прошлое, как мой кот за диванный подлокотник. И, подумать только, даже не за свое!
В кои-то веки Себастиан вынужден согласиться. Клэрингтон присаживается на прикроватную тумбу и на пробу гладит Смайта по макушке.
— Я решил принять твое предложение, — брякает Смайт.
— Все-таки синие полоски на красном?
— Нет, то предложение в душевых.
Хантер тихонько смеется. Себастиан чувствует, как белый линяющий кот ходит по кровати и горячим камнем оседает под боком у Смайта.
— Я тебя понимаю, — растолковывает Смайту Хантер. — Но встречаться с тобой — это как трахать себя через зеркало. Мы слишком похожи, понимаешь?
— Да. — Горло Смайта немеет. — Конечно, понимаю.
— Именно поэтому ты в пиджаке Блейна.
— Разумеется, — мямлит Себастиан, постепенно приходя к пониманию. Инъекция из Хантера — не панацея, а коварное снотворное. Успыляет бдительность, а после возвращает болевые симптомы сторицей.
— Могу дождаться, пока ты заснешь.
“Нет, спасибо”.
— Это было бы здорово, — Смайту все труднее брать планку, за которой начинается глухой сон без сновидений, в одиночку .
Хантер кладет руку ему на плечо, приговаривая, что все уладит, и Смайту надо срочно расслабиться. Сразу после — блаженная чернота.
***
Новость о том, что их раскрыли, разносится по школе со скоростью шаровой молнии.
— Что нам теперь делать? — серьезно спрашивает Ник. — Я уже пообещал маме лучшее место в зале.
Родители Ника разведены с прошлого года, и теперь он каждый раз сходит с ума насчет лучшего места для матери. Только дело в том, что никакого выступления, скорее всего, не будет. Как ни крути, а триумф региональных окончится позорным роспуском.
— Есть такое выражение — “ослабь хватку”. Слышал, наверное, — бросает Смайт и прикрывает глаза.
Клэрингтон все уладит. Он обещал. Учителя его обожают. Все-как-нибудь-обойдется. Кроме того, Соловьи лучшие по успеваемости во всем потоке. Точнее, были лучшими.
— Капитан, это уже не смешно, — Джефф, всегда разболтанно довольный, выглядит обеспокоенным.
Доходит до того, что в голову Смайта закрадывается безосновательная тревога.
— Мы уверены: Трент слил Новым Направлениям достаточно. И лично я его даже не осуждаю.
Набыченный Ник оглядывается по сторонам, словно общение со Смайтом отныне не делает ему чести.
— Говорю вам, Хантер прекрасно знает, как нас прикрыть.
— Капитан, при чем тут этот новенький? — тихонько интересуется Джефф.
— Что значит при чем? — бунтует Смайт, позабыв сменить пиджак Блейна на свой.
— Ты не понимаешь? Если кого и обвинят в использовании стероидов, так это тебя и нас.
Себастиан забывает, как дышать.
— Ни черта подобного. Сейчас нам надо найти Клэрингтона. Наверняка ушел за тренировку.
Куда, мать его, подевался непробиваемый щит Соловьев по имени Хантер Клэрингтон? Это только его, его ответственность…
— Капитан, Клэрингтон до отчисления не успел записаться ни в одну спортивную команду.
— Джефф, прекрати звать меня капитаном. С какой бы это стати... — Смайт, сонный и заторможенный, теперь по-настоящему разозлен.
— А как еще мне тебя звать?
Смайт одергивает лацканы ставшего привычным пиджака, кажется, на нем осталось несколько кошачьих волосков. Неосознанным движением тянется пригладить волосы на виске.
Ладонь встречает утешающую прохладу геля и от неожиданности вздрагивает. Глаза Джеффа Стерлинга продолжают с надеждой сверлить его такое знакомое лицо.
@темы: текст, Glee, мое, Blaine Anderson, кусочек грусти, Sebastian Smythe, Hunter Clarington, WTF 2014
-
-
20.03.2014 в 18:17-
-
20.03.2014 в 21:48-
-
20.03.2014 в 23:19Есть такое( Помню эту боль.
Работы в целом у команды были отличные и заслуживали гораздо большего внимания. имхо(